– Я думал...

– Выкладывай, мальчик, – пророкотал отец.

– Ты говорил, что сегодня мы пойдём в Кенсингтонские сады, – произнёс Джеймс, не сводя глаз с тёмного пятна на полу.

– Я такого не говорил.

– Но это же ложь, отец!

Мальчик больше мог сдержать этот крик; казалось, каждая клеточка его тела взорвётся от эмоций.

Его отец сильно нахмурился, и это заставило Джеймса покраснеть.

– У тебя плохие манеры, Джеймс. Плохие манеры.

Кончик его носа подрагивал, как и каждый раз, когда отец был недоволен.

– Эдвард, – мягко произнесла мама, подходя ближе к мужу, но тот проигнорировал её, не спуская глаз с Джеймса.

Мальчик старался держаться, но слёзы всё равно потекли по щекам из уголков его глаз. Он поднял глаза и встретился взглядом с отцом.

– Я на две недели уезжаю в школу-интернат. И мой день рождения как раз совпадает с моим отъездом!

– Перестань, Джеймс. Я присутствовал практически на всех твоих днях рождения и ещё погуляю на полусотне других впереди.

Из кухни потянуло дымом, и глаза Джеймса заслезились ещё больше, чем прежде. Он сморгнул, желая, чтобы слёзы исчезли. Мать сморщила нос и вытерла покрасневшие глаза, а потом оставила их наедине, бросившись на кухню. Вероятно, чтобы спасти дом от пожара.

– Так что насчёт Кенсингтонских садов?

Мужчина смягчился и притянул к себе мальчика, крепко обняв. Джеймс почувствовал запах соли и песка, постарался запомнить ощущение гладкой отцовской кожи на своей щеке.

– Перестань, парень. Ты ведь уезжаешь не навсегда. Это всего на пару месяцев.

Джеймс не хотел отпускать отца, даже когда тот попытался отстраниться. Мальчик боялся, что если он так сделает, отец просто исчезнет. Но мужчина всё-таки победил и разорвал объятия. Он опустился на колено перед сыном и провёл мозолистым пальцем по щеке, стирая слёзы.

– Обещаю, когда ты приедешь на каникулы, а я снова причалю к берегу, мы сходим пообедать в Кенсингтонские сады.

Джеймс хлюпнул носом и медленно поднял глаза на отца. Его лицо светилось добротой, мужчина улыбался, но была в его взгляде какая-то грусть. Вокруг глаз залегли морщинки от улыбки, которую Джеймс так редко видел. Мальчик снова опустил глаза, стараясь сдержать предательские слёзы.

В тот момент Джеймс пожалел, что не увидит отца, когда тот снова ступит на берег. Таким, как в дни прибытия, отец нравился ему больше всего: короткие волосы отросли и начинали кучерявиться, лицо зарастало щетиной и пахло морем.

Отец взял сына за подбородок, чуть сильнее, чем следовало, и заставил посмотреть на себя. Джеймс сжал губы в тонкую полоску, противясь желанию уклониться от грубой отцовской ласки.

– Я горжусь тобой, сынок, – прошептал он. – Поезжай в Итон, стань человеком. Приложи все свои усилия. Стань во сто раз лучше, чем твой отец – бедный грязный матрос. И помни, мальчик мой, ты особенный.

Джеймс обхватил отца руками и сжал изо всей силы. Борьба со слезами была проиграна, и теперь он залил ими отцовскую рубашку. Но у мальчика уже не осталось в сердце места на сожаления.

Мужчина поцеловал его в макушку и произнёс негромко:

– Это не навсегда, сынок.

Потом он встал и направился на кухню, наблюдая за мамой Джеймса. У неё были круглые яркие щёки и блестящие серые глаза. Мужчина стёр пальцем муку с её лица и поцеловал жену в щеку, а когда он поцеловал её в губы, мальчик отвернулся, опасаясь, что мешает чему-то очень личному. Его отец что-то прошептал жене, опустился на колени и поцеловал её в живот. Затем послал Джеймсу извиняющуюся улыбку и распахнул дверь. Мать вздохнула, и устало вернулась к кухонной утвари.

Ланч для Джеймса был скучным и безвкусным. Он ел медленно, ковыряясь в тарелке. Его мать поджала губы и приподняла бровь, дотронувшись до его руки, и мальчик сразу почувствовал себя лучше.

– Ладно тебе, Джеймс. Он вернётся, не успеешь ты опомниться.

Мальчик вздохнул.

– Он не приедет на мой день рождения, даже открытку не сможет послать. Не сможет отвезти меня в школу-интернат и попрощаться, прежде, чем я навсегда уеду.

– Это не навсе...