Шрифт:
Значит, толстяка на площади видели они оба, но Руппи видел его и раньше. Где?
– Кто он? Как его зовут?
– Не знаю, господин… Создателем клянусь, не знаю.
– Он не знает… Ты найдешь, захочешь и найдешь, но зачем? Зачем искать грязь? Оставь… Под твоими ногами будут звезды…
Звезды под ногами… Звезды и ветер, синяя ночь и весна, звезды и ветер, они зовут, они тянут за собой, но еще не время, еще не сейчас!
– Вы собирались меня убить?
– Да, гос…
– Сколько вас было? – Какая же мерзость… Липкая, муторная, зловонная! – Где ваши лошади? Что вы собирались делать потом?
– Лошади в Шеке… У одной вдовы, она ничего не знает. Торн обещал на ней жениться.
– Кто такой Торн?
– Он, – кивок на труп длинного, – звали его так. Сюда мы пешком пришли, зачем нам лошади? Выдадут еще…
– Ты умеешь драться, Торн нет. – То и дело вспоминавшийся Райнштайнер требовал внести ясность во все. – Зачем он вам такой сдался?
– Он из новичков… За сходство с Ледяным взяли. Чтобы ростом и сложением издали сошел. Никого другого быстро найти не удалось. А меня за масть… Сказали назваться Дицем, передать письмо господину Мартину и дождаться ответа.
– Где твой шрам?
– Нарисовали… Хюнтер нарисовал, вожак наш. Он обо всем договаривался.
– Какой он, этот Хюнтер?
– Он… Он…
Ражий малый в лихо заломленной шапке машет рукой и исчезает так же внезапно, как и появился, но Руппи успевает его узнать. Один из тех, кто лежит на дороге. Этот больше ничего не скажет.
– Долго, – сетует ночь, – слишком долго… Зачем столько говорить?
– Как вы собирались меня убить?
– Зачем знать? Ты живешь, ты танцуешь, они ушли… Забудь, и идем.
– Говори! Я спешу.
– Мы с Торном подманивали, а ребята на бойнях ждали. Шестеро… Вы еще ничего б не поняли, а они б уже… Навалились бы со спины, мешок на голову, чтоб шума не было и руками не махал…
– Дальше.
– Прирезали бы… А после – тем, кто на дороге, занялись. Больше одного не ждали, но на всякий случай четверку у тракта оставили.
– Как вы уговорили Генриха?
– Генриха? – выпучил глаза рыжий. – Какого Генриха?
– Сколько вас было? Сколько всего вас было?
– Нас двое, – принялся считать убийца, – шестеро за забором, доски мы загодя отодрали, как с местом решилось… Ну и четверо на дороге.
– Был тринадцатый. Из замка. Чем его купили?
– Господин! – взвыл «Диц». – Чем хотите клянусь! Не было больше никого!!! Мы ж дюжиной ходим. На счастье…
– Это так, – подтвердила темнота, но Руппи и сам знал, что убийца не врет. Правда была столь же очевидна, как ночь, как звезды, как ветер…
2
Ночь торопила, обещая что-то немыслимое и невозможное. Торопили и Мартин с Генрихом, лежащие в пыли даже без плащей. Торопила стоящая на башне и вглядывающаяся в темноту мама. Торопили слуги в «Рогатом муже», наверняка успевшие обнаружить исчезновение господ. А Руппи стоял над рыжим мерзавцем, уже понимая, что сделает, и еще не решаясь признаться в этом даже себе.
Послушному сыну и внуку следовало ехать в Фельсенбург и предоставить действовать старшим. Руппи так бы и поступил, будь его отцом Рудольф Ноймаринен или хотя бы бергерский барон, но в свою родню Руппи не верил, а маму… маму он просто боялся. Потому что страх за сына превратит волшебницу в стерегущего замок дракона. Мама принесет в жертву не только Олафа, но и кесаря и всю Дриксен, отец отступит и отступится, а бабушка… Бабушка может многое, если сочтет нужным, но сочтет ли она нужным помогать Олафу? Рука Руппи невольно скользнула в карман, где лежало письмо. Лейтенант очень надеялся, что фальшивое, – окажись оно настоящим, Олаф мог угодить в такую же ловушку. Диц предателем не был, иначе не понадобился бы двойник, но если Хельмут был гонцом, что с ним сталось?
Единственной ниточкой к разгадке был толстяк с приятным лицом, тот, кто нанимал убийц. Но он вряд ли летал высоко. Так высоко, чтобы наследник Фельсенбургов вспомнил его имя. Какой-нибудь дворецкий или нотариус…
– Ты устал, брось… Идем! Тут скучно…
– Сейчас, – откликнулся Руперт. Вздрогнул и отшатнулся пленник. Одинокий плащ трепыхнулся, взлетел и поплыл к забору, словно научившийся летать скат. Стало смешно. Руппи засмеялся, «Диц» вздрогнул еще раз и что-то забормотал. Молитву… Он, оказывается, еще и верует!
– Идем!
Вернуться в Фельсенбург – значит оказаться в плену. В настоящем плену, куда тебе Хексберг и Старая Придда. Значит, не возвращаться и ничего не говорить. Просто исчезнуть. Для убийц, для шпионов, для мамы… Жестоко? Да, и подло, но мама не оставляет выбора – или кануть в зачарованное озеро, или сделать больно всем, но вырваться. Он не собирался становиться фельсенбургской елкой или ирисом, просто разрыв выйдет раньше и резче, но на то и война. Не та, когда палят пушки и хлопают порванные паруса, другая, ночная и лживая, от которой не сбежишь…