Головеня посмотрел ему в глаза:

— Ладно, оставим предвидения вашего фюрера! Скажите, вы знаете, как караются бандиты, пойманные на месте преступления?

— Я не бандит.

— Сущность человека определяют его дела.

— О да, — согласился немец.

— Вы убиваете, вешаете… кто же вы после этого?

— На войне все убивают. Вы, русские, тоже убиваете.

— Да, — не смутясь, ответил Головеня. — Мы тоже убиваем. Но мы убиваем тех, кто пришел в нашу страну поживиться за счет нас, кто сжигает наши села и города, расстреливает ни в чем неповинных людей… Убиваем таких, как вы!

Не мог он не высказать того, что накипело на душе, хотя понимал: читать фашисту лекцию о нравственности — переливать из пустого в порожнее.

Немец выслушал перевод и ничего не ответил.

— Итак, сколько в роте минометов? — вернулся к допросу командир гарнизона. — Отвечайте, не мудрствуя. Конкретно…

— Тридцать.

— Врете! — со злостью бросил Головеня. Но тут же спохватился: «Стоит ли кричать? Криком врага не возьмешь. Для него сейчас гораздо страшнее уверенный, спокойный тон. Пусть видит, что мы не пали духом и готовы продолжать борьбу!»

— А если я скажу три, вы тоже не поверите? — будто издеваясь, продолжал Пельцер.

— Вы забываете, где находитесь, — чуть привстал Головеня. — Отведите его, Пруидзе.

— Шакал! — сплюнул Вано.

Доставив пленного на прежнее место, Вано стал прохаживаться, не спуская с него глаз: яма ямой, а за таким надо смотреть в оба! С наступлением ночи, Пруидзе сменил Стрельников. Потом охранял пленного Якимович. Утром, придя на пост, Пруидзе глянул в яму и увидел такую картину: прислонившись к камню, немец жадно пил из котелка давно простывший суп.

— Что, кишка кишке бьет по башке? — не утерпел Вано.

Немец поднял голову.

— А ну его!.. — ругнулся Якимович. — Давай закурим, да пойду покимарю трошки.

Туман, павший за ночь, понемногу рассеивался. На вершинах скал его уже нет, а тут еще висит клочьями; пропасть же будто залита молоком. Шагая взад-вперед, Вано опять думал о доме: неужели так и не удастся побывать? На минуту даже забыл, что стоит на посту, что под его охраной фашист. Мысли уносились через леса и горы к матери: третий год ожидает она сына и не может дождаться.

Сзади послышался голос. Вано обернулся: вот черт, да это же фриц.

— Сюша, зольдат…

— Да сиди ты! — отмахнулся Вано. — Без тебя тошно.

Но тот не унимался.

— Ну что — сюша?.. — злился Вано. — Заправился и поболтать хочешь?

— Я, я! — закивал немец. — Хотел больталь…

— Так бы и сказал сразу, — догадался солдат. — А то — сюша, сюша!.. Надумал, значит.

Вано вызвал Егорку, и тот побежал к командиру доложить о просьбе пленного.

Когда Пруидзе привел немца к Черной скале, Головеня уже был там. Не заставила себя ждать и Наталка. Она поспевала всюду: готовила для солдат пищу, ухаживала за ранеными и вот — переводила.

Приблизившись к Головене, Пельцер щелкнул каблуками.

«Что с ним сегодня?» — удивился лейтенант.

Немец заговорил, не ожидая вопросов, заговорил длинно, «растекаясь мыслию по древу». Суть его слов была в следующем.

Не сегодня-завтра падет волжская крепость — Сталинград. Падет Кавказ. Через неделю-две немцы будут в Баку и Тифлисе, Саратове и Куйбышеве. А оттуда на Москву!.. Но уже не так, как в сорок первом. Тогда было мало опыта и много ошибок. За минувший год немцы многому научились. Нет, не старый Гудериан поведет танки на Москву, а молодые генералы-нацисты, которые не знают никаких преград!

— Все это мы уже слышали, — перебил пленного Головеня. — Говорите по существу.

Пельцер испытующе взглянул на Головеню:

— Вы можете меня расстрелять. Но не станете этого делать. Вам это не выгодно. Здесь, в горах, особые условия, и несмотря на то, что идет война, можете меня обменять. Обменять на одного из ваших командиров, которые попали в плен к нам. Подумайте об этом. Вам это выгоднее, чем расстрелять меня. Но если вы не поймете этого и все-таки поставите меня к стенке, я, не дрогнув, скажу: — Все на свете бренно! Человеческий род смертен. Все мы умрем, как умерли наши предки. Единственное, что остается жить — это слава подвигов мертвых!

— Скажите ему, Наташа, пусть заткнет свой фонтан и отвечает на мои вопросы, — не выдержал Головеня. — Какие силы идут на перевал?

Не успела девушка перевести фразу, как немец перебил ее. Он и сам давно собирался сказать об этом.

— Сюда идет альпийская дивизия.

— Вы говорите неправду, — возразил Головеня. — Первая альпийская дивизия разбросана по многим направлениям. Один из ее полков потянулся к Эльбрусу.

— Мало дивизии — пойдет корпус. Два пойдет!

— Не бросайтесь корпусами. Это не так просто, как вы думаете!