– Я ходил ко всем пятерым в городе. Трое принимали, хоть и не платили, но когда я пришел, они сказали, что больше не принимают.

Плохо дело. Если они прогоняли всех, то не примут и меня, а у меня было уже много боли на продажу.

Данэлло неуверенно шагнул ко мне.

– Прошу… папа был на пароме. Он серьезно ранен, сломал руку и ногу, может, пару ребер. Он не может работать. Может даже потерять работу.

Я не могла этого сделать. Я уже несла слишком много боли, и кто знал, когда Тали сможет забрать ее у меня.

– А ты? Не можешь заплатить за дом, пока он не может работать?

– Геклар меня выгнал, - он не сказал, было ли это из-за меня, но я это понимала.

Я огляделась.

– Ты мог бы работать вместо отца, пока ему не станет лучше. Тебе должны позволить.

– Не могу. Отец – мастер кофе, а меня даже не учили этому. Это умеют ребята из Верлатты. Если отец не сможет работать, нас выгонят. Младшим братьям едва исполнилось десять. А сестре всего восемь.

Слишком маленькие, чтобы быть на улице, даже если Данэлло будет приглядывать за ними, если их отец умрет. А он мог умереть, раз торговцы не принимали. Некоторые старые солдаты умели вправлять кости, но я не слышала о тех, кто делал это хорошо. Данэлло мог поискать торговцев травами с болот, но их порошкам и зельям доверять нельзя было. Тогда уж лучше идти к необученному торговцу болью, Забирателю. Даже если Забиратель исцелит не все раны, большую часть – сможет. Мое горло сжалось, я кашлянула, чтобы прочистить его.

– У меня нет пинвиума.

– Тебе и не нужно! Ты исцелила меня и передала мою боль Геклару. Ты можешь сделать так с моим папой.

– А кто потом возьмет его боль? Ты?

Он кивнул. На самом деле!

– Да.

Это было безумием. И у его отца было сломано много костей.

– Забранная боль не лечится, как обычные раны. Она не твоя, и она остается в теле. Если ты ее принял, тебе нужен обученный Целитель, чтобы забрать ее.

– Я избавлюсь от нее, когда торговцы снова начнут принимать.

– Ты не можешь. Тебе будет так же больно, как ему сейчас. Разве тебя не ждет работа? – мастер кофе не мог обеспечить всю семью. В Гевеге было мало такой работы, по крайней мере, для местных.

– Тогда мы возьмем по чуть-чуть: я, братья и сестра. Так ведь будет лучше?

– Это будет ужасно, - мне было плохо от мысли. – Я не могу так с ними поступить.

Он схватил меня за плечи с мольбой.

– Ты должна. Нам больше не к кому обратиться. Мы можем заплатить, хоть и не много. Немного еды, место на пару дней, если нужно, - он осмотрел меня со странной смесью надежды и жалости в глазах. – Тебе бы это пригодилось.

Больше, чем он знал.

– Я не могу, - сказала я. – Я была на берегу. Я… вытаскивала людей. Я… - хотела плакать. Хотела бежать. Хотела согласиться и спать в сухом доме. Вина холодом пронзала меня.

Ночью умерли сотни. А я хотела навредить детям ради кровати? Если я так думала, можно было работать на торговцев болью, продавать ради своего удобства.

– Прости, я не могу тебе помочь.

Он отошел и посмотрел на меня, в этот раз критически, взял за одну руку и поднял, потом другую. Он замечал, как я кривлюсь и кусаю губу.

– Сколько ты забрала?

– Больше, чем стоило.

Я видела отчаяние раньше, но не такое, как на его лице. Я видела его лицо другим. Проблемы переплетались с чувством вины.

– А если мы заберем и эту боль?

– Нет. Ты не понимаешь, о чем меня просишь, - я скрестила руки, стараясь немного согреться и защититься. Ужас до этого оживлял меня, а теперь усталость тянула к земле. Мне нужно было найти место для сна, где-то, где меня не будут просить передать боль детям. – Мне очень жаль. Надеюсь…

– Дай мне немного. Сейчас.

– Что?

– Боли. Я увижу, как это, а потом решу.

– Ты с ума сошел.

Он вытянул руку. Даже не дрогнул.

– Сделай.

Нет, не безумие. Отчаяние. Он хотел сделать все, лишь бы спасти папу, братьев и сестренку. Делала бы я так для Тали, если бы она была в беде?

Если я покажу ему, как это, он передумает. Я огляделась. Вдали общалось несколько человек, но близко не было никого. Я взяла его за руку и втолкнула боль.

Он закричал, рука взметнулась ко лбу над левым глазом. Со стоном он убрал пальцы и удивленно посмотрел на них.

– Я ожидал кровь.

– Ее было много на том, у кого я забрала эту боль.

Данэлло вдохнул и медленно вдохнул. Он кивнул.

– Хорошо, дай еще.

– Нет!

– Тебе нужно, не знаю, место для боли, если ты поможешь папе.

Он точно был безумен, как курица. Боль могла с этим покончить. Дать понять, что это тупая идея, что так нельзя делать с детьми, каким бы отчаянным ты ни был. Мне стоило отказаться. Я взяла его за руку и хотела забрать головную боль.

Но остановилась из-за воспоминаний. Мне было десять, когда мы осиротели, а Тали семь. Приют забрал нас, но выгнал, когда мне исполнилось двенадцать, ведь я уже могла работать, а им нужны были кровати для малышей. Тали была напугана, хотела домой и едва понимала, почему мы не можем туда попасть. Братьев и сестру Данэлло не признают сиротами, ведь он был достаточно взрослым, чтобы заботиться о них. Они не получат кровати и горячую еду. И вчетвером окажутся на улице, когда не смогут платить за крышу. Данэлло был милым, но жить на улице точно не умел.