Он ничего не ответил. Я прикоснулась рукой к его лицу, молясь, чтобы он всерьёз не надумал вернуться в Портленд.

— Пожалуйста, скажи мне, что я сделала, что тебя так расстроило? Чтобы я никогда больше так не поступила.

Он посмотрел на меня и включил в салоне свет.

— Ты ничего плохого не сделала. Ты успокаивала меня. Причина всему этому только я сам. Доверься мне в этом.

Я изучала его глаза. Сейчас они были спокойными.

— Да, но, безусловно, я сказала нечто, что напомнило тебе о чём-то...

Он нежно накрыл ладонью мой рот и покачал головой.

— Элиза, напоминания не влияют на меня. Я реагирую на приводящие в действие раздражители. Это — всё — я.

Похоже, он решительно был настроен взять всю вину на себя, поэтому я запрятала это подальше в потаённые уголки моего сознания для последующего глубокого анализа. Было ли это связано с его родителями? Нет, вряд ли, мы ранее уже разговаривали о них. Я кивнула, и своей ладонью накрыла его руку, которая успокаивающе обрамляла мою щёку.

Он улыбнулся.

— Вот, это моя девочка.

Возможно, дело было в его улыбке, или в том факте, что он назвал меня своей девочкой, но я улыбнулась ему в ответ. Он оставил поцелуй на моём виске, а потом поцеловал в губы.

— Поехали. Это место уже давно ждёт тебя.

Он завёл двигатель и снова выехал на трассу I-84. Он нажал кнопку на руле и посмотрел на меня.

— В твою честь, — сказал он, когда зазвучала музыка. Я ожидала "К Элизе", но нет. — Ice Ice Baby54.

На это мне пришлось рассмеяться.

— Мой национальный гимн.

Он продолжил перелистывать песни — все они имели отношение к нечто ужасному, выпавшему на долю ICE. "Лед становился тоньше", "Растопить лёд", "Шоколадный лёд сходит с ума". Я рассмеялась над его версией романтической музыкальной подборки. (прим. переводчика: игра слов: ICE – лёд, но также служит аббревиатурой иммиграционной и таможенной полиции США)

— Детка, я могу заставить тебя чувствовать себя знойно, страстно, горячо, — напевал он тихим голосом.

Мой живот начал трепетать от сладостного волнения. Он снова улыбался. И пел. И мы приближались к тому месту, куда бы мы ни ехали. Если мне потребовалось надеть это красивое платье, то это должно быть было захватывающее дух место.

— Ранее ты повторяла вслух периодическую таблицу? — спросил Айден, его голос был весёлым.

Я зарделась, несмотря на устроенный им концерт, посвященный льду.

— Да, — пробормотала я.

— Ты используешь этот приём, чтобы успокоить себя?

— Слишком часто, — призналась я, с каждой секундой чувствуя себя всё более и более эксцентричной.

Он усмехнулся. Звук был настолько красивым, что я готова была повторять вслух периодическую таблицу миллион раз, чтобы снова его услышать.

— Это очаровательно, — сказал он, нежно проведя кончиками пальцев по линии моей челюсти. — И весьма ценно. С таким же успехом, это и меня успокоило. Сначала твой образ, потом твой голос, — он посмотрел на меня тёплым взглядом. — Что ты со мной делаешь?

— Учу тебя химии?

Он покачал головой, будто спорил с внутренним голосом, звучавшим в его голове, но его улыбка с ямочкой на щеке ни к кому не прислушивалась.

— Почти приехали, — сказал он, сворачивая на необозначенный ни какими дорожными знаками съезд с трассы.

Нас окружал лишь густой лес, когда мы начали подъём по долине Каскадных гор. Понижающееся от восхождения давление давило на мои уши. Он повёл машину быстрее, но я не испытывала никакого страха. Только лишь приятное опьянение. Неожиданно, мы вырвались из лесного массива и оказались в отрытом поле на самой высокой вершине горного хребта. "Ровер" резко затормозил.

В оглушающей тишине, я прижалась носом к окну, прищурившись, чтобы ничего не упустить из вида. Лунный свет заливал низкорослую траву, пологий склон вершины горы, очертания возвышающихся скалистых хребтов — окрашивая их чистым серебром. На некотором расстоянии отсюда виднелось слабое свечение, струящееся между узкоколоновидными стволами десяти или около того вечнозеленых хвойных растений.

Айден опустил окно. Сначала, я задрожала. Ветер здесь был вольным. Затем сладостный, цветочный аромат ошеломил меня. Я принюхалась к воздуху, пытаясь сопоставить его со всеми известными мне ароматами, но не смогла. Аромат представлял собой композицию из нечто среднего между гарденией, розой, кориандром и коричневым сахаром.

Я повернулась, чтобы посмотреть на Айдена. Его лицо было обращено ко мне, его локоть подпирал руль, большой палец был прижат к виску. Сильное чувство отражалось в его глазах, нечто такое особенное, чему я не могла подобрать определение. Его улыбка была нежной. Она держалась на его губах, равно как и лунный свет удерживался на его ресницах: достаточно, чтобы озарить их, но не достаточно, чтобы тем самым затмить самого него. Кончик его среднего пальца рассеянно скользил по его нижней губе.