– Это заметно, - кивнула Юлия.
– Англичанин презирает весь мир, включая самого себя. А Жоржик ненавидит всех, исключая тебя одну.

– Это удар по башке сделал тебя такой проницательной?
– поинтересовалась Вальтро.

– Не надо особой проницательности, чтобы два пальца обоссать, - ответила Юлия, - и увидеть пару старых ядовитых змей, которым нравится рядом греться на солнышке.

– Ты - старый ядовитый змей, - говорил в это время Жоржик, - ты специально свил свое гнездо здесь, чтобы отравить мне остаток моей жизни. Завтра я не буду сосать у тебя из фляжки. Завтра я найду свой булатный меч и приду к тебе рубить твои ядовитые головы.

– Староват ты для таких экстремальных видов спорта, - отмахнулся полковник.

– Я?
– Жоржик выпятил костлявую грудь.
– Ты еще не знаешь русских богатырей.

– Русские богатыри не ходили с косами, - заметил полковник, - это китайские ходили.

– Ладно, - согласился Жоржик.
– Тогда я поцарапаю тебе глаз своими заскорузлыми пятками, как Шаолинь.

– Ты очень легко меняешь стили и национальную ориентацию, - ухмыльнулся полковник.

– Я - мастер боевого бухания, - сообщил Жоржик, - и безродный космополит. Как Христос.

– Ты - тайный эротоман, - сказал полковник.

– Я?
– изумился Жоржик.
– Я совершенно явный эротоман. Но у меня уже стерся до дыр предмет искусства.

– Поэтому все, на что ты ложишь свой старческий глаз, - сказал полковник, - превращается в голограмму.

– Поясни свою глубокую мысль, - предложил Жоржик, разливая в стаканы.

– Ты сублимируешь, - вздохнул полковник, - я вижу повсюду одну голую жопу, потому что весь мир - это жопа, в которой я торчу. А ты не видишь ничего, кроме жопы Вальтро.

– Ты с ума сошел?
– искренне удивился Жоржик.
– Ты полагаешь, что я испытываю к ней сексуальные чувства?

– Испытываешь, - кивнул полковник, - как удобрение на опытном участке, для выращивания религиозной любви.

– Это что, так заметно?
– помолчав, спросил Жоржик.

– А ты думаешь, это можно скрыть?
– ухмыльнулся полковник.
– От тебя несет за милю, ты воняешь любовью.

– А я-то думал, что любовь благоухает, - сказал Жоржик.

– Благоухает, - кивнул полковник.
– В гробу. Под грудой гробовых цветов и в клубах ладана. А живая любовь воняет плодородием. Если в ней нет элемента секса, это не любовь, а что-то другое.

– Отец может любить дочь и без секса, - неуверенно возразил Жоржик.

– Это сказки для воскресной школы, - отмахнулся полковник.
– Без секса он может иметь ее, как принадлежащую ему вещь, и стеречь, как собака сено. А любовь никому не принадлежит. Она возникает, как голограмма на пересечения двух лазерных лучей, и существует, пока есть энергия. Секса.

– Я вижу, ты эксперт по любви, - ухмыльнулся Жоржик.

– Ты тоже эксперт, не прибедняйся, - ухмыльнулся в ответ полковник.
– Если бы тебе позволили, ты бы упал на колени и молился в экстазе у ног твоей Вальтро.

– А может, мне еще и позволят!
– Жоржик заносчиво вздернул подбородок.

– Позволят, вне всякого сомнения, - сказал полковник.
– Только не расшиби себе лоб об пол.

– Ты знаешь, - сказала Юлия, - мне нравятся эти двое пьяных стариков, особенно британец. В них чувствуется стержень, какое-то железо в них присутствует. Понимаешь?

– Понимаю, - кивнула Вальтро.
– Особенно, если сравнивать их с той шелупонью, которую мы встречаем на улицах.
– Я люблю железо, - мечтательно сказала Юлия, - Холодное, серое железо. Оно ржавеет, - но из него делают оружие. А из золота делают цацки, оно ничего не стоит само по себе.

ГЛАВА 16.

Это утро началось, как и любое другое утро этого тягучего и никому не нужного отпуска. Полковнику никто не пишет - полковник пишет сам. Он боится получить письмо из Британии, написанное чужим почерком или отбитое на компьютере. Он пишет: "Дорогая Лиз..." и знает, что Лиззи безнадежно больна и не может читать его письма, письма читает сиделка единственному человеку, который еще привязывает его к жизни. Полковник респектабельно пьян уже с утра, никто, кроме Жоржика, не отметил бы, что джентльмен уже нагрузился более чем одной рюмкой виски. Джентльмен хорошо выбрит, благоухает лосьоном, он принял душ и даже втолкнул в себя яичницу с беконом. Он в норме. Кто может сказать, что это не так?

Девчонка, которую все здесь называли Юлией, снова пригребла к берегу со своим "Никоном" и вышла на полянку, укрытую среди кустов ежевики. Могла ли Лиззи подождать? Могла ли Лиззи отнестись с пониманием к тому, что он делает? Полковник не знал этого, но его тело само вышло в соседнюю комнату, снабдилось там биноклем и поднесло бинокль к глазам, - оно, фак, - лучше знало, что ему делать.

Голая Юлия посмотрела в объектив, но полковнику показалось, что она смотрит прямо в его обнаженные глаза, он стиснул зубы и не отвел взгляд. Юлия развела колени, раздвинула губы и улыбнулась - в стиснутые зубы полковника.