Домъ княгини горлъ огнями. Широкая лстница, расходившаяся кверху на дв половины, была устлана яркаго цвта узорчатымъ ковромъ и вся уставлена померанцевыми деревьями. Съ обихъ сторонъ у входа на мраморныхъ пьедесталахъ стояли большія курильницы чрезвычайно красивой формы, вывезенныя изъ чужихъ краевъ. У самаго входа пестрый, какъ полишинель, швейцаръ съ огромной булавою; дале цлый строй лакеевъ, увшанныхъ гербами, въ башмакахъ — такихъ ловкихъ, такихъ серьезныхъ. Чувство робости, это непріятное чувство, тяжко сжало молодого человка при вход. Онъ подумалъ: "въ послдній разъ" и немного ободрился.

Княгиня Л* чрезвычайно любила Ольгу. Еще ребенкомъ она всегда любовалась ею, всегда цловала ее, и когда Ольга начала подрастать, когда она день ото дня становилась пригоже, княгиня была отъ нея въ совершенномъ восторг; княгиня безпрестанно кормила ее конфетами и безпрестанно, смотря на нее, повторяла: "ma belle Olga"… Говорили, будто бездтная, одинокая старушка заготовила духовную, въ которой все состояніе свое, посл смерти, отдавала княжн. Впрочемъ, то были одни только слухи. Старушка созвала въ свои залы все высшее общество столицы для нея одной и заране радовалась, заране была уврена, что она будетъ царицею бала. Ольга была блистательна; въ ней чудно соединялись два идеала красоты: этотъ языческій, соблазнительный идеалъ формъ и другой чистйшій, возвышеннйшій: выраженіе души и мысли. Гордо поэтическая, двственно-непорочная мысль выказывалась въ этихъ благородныхъ, нжныхъ чертахъ лица, душа такъ и сверкала въ этихъ лазурныхъ очахъ. На ней было блое атласное платье, не совсмъ длинное, оканчивавшееся ровной полосой воздушнаго газа, сквозь который виднлись прелестныя ножки; сверхъ этого платья другое какое-то прозрачное, легкое; брилліантовая пряжка стягивала поясъ, и широкая лента пояса упадала къ ногамъ. Голова ея была причесана просто: все т же длинные, небрежные локоны и у косы одинъ блый цвтокъ пополамъ съ розой. На нее просто нельзя было налюбоваться.

Балъ сверкалъ, ослпляя, музыка чаровала слухъ, ароматическій дымъ чуть вился въ душной атмосфер; все съ самозабвеніемъ прыгало и веселилось.

Графъ, стоя возл своей невсты, замтилъ тамъ, въ сторон, въ толп, молодого человка. — "Кажется, это онъ!" Графъ едва замтно улыбнулся и потомъ оборотился къ своей Ольг.

— Знаешь ли, кто здсь? — сказалъ онъ ей вполголоса.

— Кто? — простодушно спросила она.

— Я не скажу теб, отгадай…

— Какъ же ты хочешь, чтобъ я отгадала? Ты знаешь, какъ я недогадлива, милый?

Графъ опять улыбнулся.

— Вотъ посмотри направо, тамъ, между барономъ Р* и Т*…

— Что же?

— Ахъ, онъ исчезъ!

— Кто?..

— Твой обожатель, Ольга. Этотъ… какъ-бишь, я всегда забываю его имя… Крениц… Гремнинъ… твой несчастный обожатель…

— А, перестань, Michel; онъ такой жалкій, этотъ молодой человкъ!

— Я не понимаю, какъ онъ попалъ сюда. Кто его представилъ княгин? Кажется, онъ немножко страненъ (графъ хотлъ сказать глупъ). Но ты должна знать это лучше. Вдь онъ танцовалъ съ тобой у графини *?

— Да; но онъ сказалъ со мной только два слова…

— Неужели? Такъ онъ долженъ быть очень любезенъ?

Графъ засмялся.

— Онъ очень похожъ на какую-то неловкую и длинную птицу… Ты видла въ послднихъ листкахъ Mus'ee de familles! Онъ скользитъ на паркет, какъ гусь на льду.

Княжна улыбнулась.

Такъ невинно шутилъ графъ и такъ наивно внимала его шуткамъ она.

А молодой человкъ стоялъ сзади; онъ невольно слышалъ почти весь этотъ разговоръ. Онъ блднлъ и трясся; на глаза его налегъ туманъ. Наконецъ, при послднихъ словахъ, кровь задушила его… Онъ посмотрлъ съ ногъ до головы на графа — это былъ взглядъ, сверкнувшій вдругъ, нечаянно, какъ искра въ пепл, который, казалось, совсмъ потухъ — посмотрлъ на графа, скрылся въ толп, а потомъ его не было видно въ залахъ.

Черезъ часъ, можетъ быть и мене, онъ опять показался.

Между тмъ княжн что-то сгрустнулось, она даже вздохнула… Неужели этотъ балъ утомлялъ ее?

Княжна вышла изъ залы и пошла въ другую комнату: тамъ легче дышать; дальше и дальше… Музыка тише и тише — и вотъ она очутилась въ угольной, небольшой, полукруглой комнат. Въ этой комнат никого не было. Она притворила дверь. Звуки музыки доходили сюда невнятнымъ гуломъ. Княжн стало легко. Она опустилась на табуретку. Въ этой комнат былъ темный свтъ, утшающій зрніе: одна лампа подъ матовымъ стекломъ, и то только освщавшая картину, которая висла на стн. Какъ хороша картина! И Ольга заглядлась на нее.

Картина эта была старинной, темной кисти, изображавшая божественную Мадонну съ предвчнымъ младенцехмъ. Говорили, что это картина Фра-Бартоломео. Правда это или нтъ, но вы видли именно божественную Мадонну. Видно, горячо молился художникъ, прежде чмъ замыслилъ эту картину, и благодать свыше пріоснила его, и животворная кисть начертала неземной, божественный ликъ, и врно художникъ, начертавъ его, палъ колнопреклоыенный передъ собственнымъ созданіемъ. Долго смотрла княжна на этотъ образъ — и душа ея теплилась моленіемъ, и ей было такъ пріятно…

А черезъ нсколько комнатъ отъ нея люди, будто опьянлые, безумно кружились и бгали подъ громъ музыки, и сладострастное забвеніе туманило ихъ блдныя, усталыя лица… А черезъ нсколько комнатъ отъ нея…

Но княжна вздрогнула, дверь отворилась. Передъ нею стоялъ графъ. Онъ уже давно повсюду искалъ ее.

— Что съ тобой, моя Ольга? Для чего это ты здсь, одна? Не дурно ли теб?

И графъ взялъ ея руку.

— Княгння тоже безпокоится и ищетъ тебя.

— Въ залахъ такъ жарко, здсь такъ хорошо.