Оформляю покупку с документами на имя Дмитрия Павловича Орешкина.

Слишком уж приметен Марк Витальевич стал последнее время.

Чем хороша Москва - людей много, и никто никого толком не знает. И знать не желает. В подъезде постоянно кого-нибудь встречаю, когда привожу мебель и вещи из магазинов, но со мной никто не здоровается. Как и с Андреем и детьми. И это хорошо.

Собираю шкаф в одной из спален. Предлагали еще к доставке сборку дополнительно, но рабочие доверия не вызвали - не факт, что они мне саморезы молотком забивать не будут.

– Звонили из школ, где учатся Аня, Витя и Рома, - говорит Андрей, подавая отвертку.
– Спрашивали, почему они не приходят на занятия. Сказал, что мы по делам в Москве, они приедут чуть позже.

– Хорошо, - киваю, вкручивая саморез, - только они не придут. Когда вернемся в Хабаровск, пойдешь и заберешь их документы, объясняя, что переводишь их в другую школу. Спросят куда - скажешь, что поближе к дому. В восьмую гимназию, например. Или в седьмую, они там рядышком стоят.

– А... а проверять не придут?

– Я разберусь, - всовываю полку.
– Как придут, так и уйдут.

– А... они вообще учиться не будут, да?

– С чего ты взял?
– беру следующий саморез.
– Аню буду учить сам. Возможно, и Витю - но надо разобраться, что он вообще хочет и что вообще может. После четвертого класса пойдет в кадетскую школу.

– Интернат?

– Да, - киваю.
– Тут, в Москве.

Молчит.

Кошка трогает лапой пачку саморезов.

Спустя сорок минут шкаф собран. Не идеально, но максимально лучшим способом - сам шкаф не очень качественный. Но дверцы перекашиваться не будут долго.

– А... можно спросить?
– вдруг интересуется Андрей.

– Можешь не спрашивать, можно ли спросить, - вздыхаю.
– Я же тебе уже говорил. Спрашивай, что хочешь. Отвечу.

– А зачем вам... все эти вещи, предметы? Вам ведь это не нужно, по сути.

– Не нужно, - соглашаюсь.
– Но у меня есть люди, которые нуждаются в вещах. Это раз. Два в том...

Поднимаю взгляд на Андрея.

Смотрит внимательно, ожидая продолжения ответа.

– Два в том, - медленно говорю, - что если мы живем среди людей, то мы стараемся быть на них максимально похожими. В пределах разумного, конечно.

– Ясно, - чешет в затылке.

Ясно, что ничего не ясно.

Отбираю у кошки бумагу, в которой были завернуты саморезы. Сами саморезы приходится собирать по всей комнате.

Обустройство обеих квартир занимает неделю. Но с квартирой для Ромы помогает Апрель - я бы не успел один установить все скрытые камеры, которые хотел.

***

Хабаровск встречает промозглым дождем, хотя и середина сентября. Впрочем, дело ближе к октябрю - оно и логично.

Стряхиваем с одежды наледь.

– Как мороженые селедки, - комментирует птенец.
– В глазури.

– Чем выше поднимаешься, тем холоднее, - пожимаю плечами.
– Одежда остыла. И ты остыл. Потом ты пошел вниз через влажный воздух с моросью, и оно намерзло.

– Да знаю, - встряхивает плащ, с которого летят ледяные крошки.

– Тогда пойдем в дом, - киваю на окна.

Андрей с детьми прибыл домой еще днем.

***

Я могу много. Но только по очереди.

Все и сразу - не получается.

Дети. Апрель. Точнее, сперва Апрель, а затем дети. Птенец– первоочередное.

Ему надо приучаться к свету.

Это во всяких таких фильмах и книжках - укусил вампир, и дальше такое чудище вылезает - и сила есть, и все может.

В жизни так не получается. У только что пробудившегося птенца преимуществ совершенно нет. Свет смертелен. Физической силы нет. Летать не умеет. Ускоряться, оставлять себе знания выпитых– тоже учится не сразу.

Поднимаю голову.

Желтая ветка колышется за окном.

Один плюс - мы "живем" бесконечно долго. Времени может хватить на все.

К свету приучают долго и методично, хотя прием до безобразия простой - океан, глубина... а потом потихоньку в дневное время подъем до максимально терпимого уровня.

Меня этому учить стали в тридцать лет. Раз или два в неделю.

Поднялся я на поверхность первый раз спустя восемьдесят лет. И тут же нырнул обратно - уж больно солнышко жглось.