— Причиной моей задержки стала аудиенция у Его Величества, которой была удостоена княжна Голицына. Император отдал распоряжение о ссылке всей её семьи за границу, однако Екатерина Алексеевна осталась в России, дабы увидеться со своим батюшкой.

— Вы не дозволили девушке навестить отца? — переведя взгляд на государя, Императрица поджала губы. — Александр, Вы всегда корили покойного Николая Павловича и обижались на него за его жесткость, и теперь сами же поступаете, как он?

— Князь Голицын организовал покушение на нашего сына, Мари. Он посмел посягнуть на жизнь Наследника Российского Престола, и Вы хотите, чтобы я дозволил ему свидание с кем-либо из родных?

— Однако если бы не вмешательство Екатерины Алексеевны, выстрел был бы точным, — напомнил о заслугах девушки цесаревич, всё так же не сводя глаз с Императора.

В Золотой гостиной повисло молчание, не нарушаемое даже мерным ходом напольных часов, намедни остановившихся. Даже из нескольких обрывистых фраз, брошенных в качестве контраргументов, Её Величество смогла сложить нечеткую, но вполне понятную картину. И оная ей совершенно не нравилась. Потому что милосердное и отзывчивое сердце Марии Александровны требовало защиты для той, что стала невольным ангелом-хранителем её сыну, но как Императрица она не могла не принять во внимание родство княжны с человеком, желавшем смерти цесаревичу. И какое бы решение ни стало окончательным, оно не окажется единственно верным.

— Я хочу лично побеседовать с княжной Голицыной, — осознавая, что иначе ей не принять ничью сторону, государыня нарушила ту неестественную тишину, что властвовала в покоях мгновением назад.

Никто из присутствовавших не решился оспаривать её волю.

***

О том, что сестру его государь отослал из России вместе с детьми, князь Борис Петрович Остроженский узнал лишь утром следующего дня, когда столкнулся в гостиной с племянницей. Мажордом доложил барину о визите молодой княжны, но вернувшийся заполночь хозяин не стал ради простого приветствия и нескольких вопросов будить наверняка уставшую с дороги девушку. Оттого все разговоры были отложены на утро, которое хоть и должно было согласно поговорке все прояснить, на деле же ничуть не избавило Катерину от невеселых мыслей. Невзирая на то, что все её надежды оказались уничтожены холодом глаз начальника Третьего Отделения, княжна не растеряла решимости дознаться до правды, пусть и теперь на судьбу папеньки это уже бы никоим образом не повлияло. Но она могла возвратить домой маменьку, вновь обнять брата и услышать полные укора речи от сестер. Хотя бы ради этого стоило продолжить свои попытки распутать столь непростое дело. Только с чего начать?

— Как же тебе удалось остаться здесь вопреки монаршей воле? — Борис Петрович пытливо взглянул на племянницу, отчего та вдруг смутилась, дольше положенного задержавшись с ответом.

— За это стоит благодарить Его Высочество, — чайная чашечка дрогнула в руках при случайном воспоминании, — если бы не его заступничество перед государем, меня бы сослали вслед за маменькой.

Проследив за переменившейся в лице Катериной, князь огладил жиденькую бородку. Стало быть, цесаревич к девушке благоволит: сколь бы ни было добрым сердце Наследника Престола, а за безразличную ему барышню он бы вряд ли просил перед Императором. Пользуясь тем, что племянница избегает его взгляда, Борис Петрович позволил себе усмехнуться. Напрасно он полагал, что Судьба отвернулась от него, когда покушение сорвалось: это было лишь проверкой на его готовность идти дальше. Раз Голицын не сдал его на допросе, значит, высшие силы желали, чтобы он довел задуманное до конца.

— И что ж теперь? — вновь привлек внимание Катерины к себе князь.

— Не знаю, — вкус напитка совершенно не различался, и вряд ли тому виной была дядюшкина кухарка: её умению заваривать чай и во Дворце могли позавидовать, — я намеревалась свидеться с папенькой, но он… его… — произнести страшное слово “казнили” не удавалось. Словно бы кто-то навесил на язык пудовую гирю, вмиг тяжелеющую, как только княжна пыталась озвучить свой ночной кошмар.

Во сне она вновь пережила ту аудиенцию, имевшую иное продолжение: ей дозволили свидание с папенькой, чью окровавленную грудь она не скоро сможет выбросить из мыслей. Жестокие маски лиц жандармов и их начальника смешивались в безумной карусели, и единственной соломинкой, к которой она тянулась, дабы выпутаться из этой трясины, были пронзительно синие глаза цесаревича. А потом и они меркли, затуманиваясь неприкрытым обвинением. И так же покрывались льдом.

Борис Петрович, прошлым утром лишь узнавший о казни шурина, хотел было с прискорбием подтвердить слова племянницы, однако замешкался. Идея, что проскользнула в мыслях так мимолетно, внезапно переменила все его намерения.

— К князю никого не допускают: я намедни пытался добиться свидания с ним, но мне не дозволили даже малой иконки ему передать.

От этих слов Катерина вздрогнула: глаза её, и без того большие, расширились, и теперь она изумленно глядела на дядюшку, словно бы над его головой нимб зажегся.

— Но… Как же? Василий Андреевич сказал… — с надеждой взглянув на дядюшку, Катерина испытала облегчение: он смотрел на нее с таким пониманием, что казалось, будто сей же час все проблемы будут решены, и уже утром все семейство Голицыных воссоединится в родовом поместье.

Силясь вспомнить слова начальника шефа жандармов, княжна все сильнее укреплялись в мысли о том, что усталость сыграла с ней злую шутку: наверняка начальник Третьего Отделения лишь упомянул о возможном исходе для заключенного. Но ведь он же не подтвердил её догадок, что так и не были высказаны вслух. Значит, все это было лишь сном, и никакого расстрела не свершилось.

— Да, мне вчера утром стало известно о несправедливом приговоре для Алексея Михайловича, — с прискорбием отозвался Борис Петрович, — бедная, бедная Марта, — кивнув, он нарочито опустил взгляд, замолкнув на минуту.

— Что с ним станет? — с трудом заставляя себя сдерживать подступающие слезы, задала насущный вопрос Катерина.

— Пока дело не прояснено, он будет пребывать в одиночной камере. Ни свидеться с ним, ни передать что — вчера Император отказал мне в этом. Его ожидает расстрел.