Надвинув козырек посильнее, так, чтобы он почти полностью прикрыл невысокий лоб, Катерина свернула в узкий проулок, с улыбкой изучая каменную кладку под своими ногами. Настроение, как и стоило ожидать, улучшилось уже в момент, когда пейзаж за окном кареты сменился, и замелькали лица прохожих, коих после полудня становилось на улицах все больше. Воодушевленной княжне чудилось, что даже копыта лошади цокают куда более жизнерадостно, будто бы и животное счастливо вновь очутиться в столице. Безусловно, это было не более чем игрой воображения девушки, однако как нельзя лучше описывало ее почти эйфорическое состояние.

Катерина до сих пор не могла взять в толк, отчего папенька когда-то спешно покинул Петербург, уехав с едва прижившейся в столице маменькой, маленькими Ириной с Петром и годовалой Ольгой сначала в село Карабиха, где от дедушки Михаила осталась большая усадьба, а потом и вовсе в Карлсруэ, к не так давно вышедшей замуж тетушке Елизавете. Когда же Катерине исполнилось семь, Алексей Михайлович решил вернуться в Россию, правда, Петербургская квартира продолжила пустовать: князь отчего-то пожелал остаться в поместье.

Вновь в столице Катерина оказалась, когда вошла в число пансионерок Смольного, вслед за сестрой. Будучи совсем ребенком в момент отъезда, она почти не помнила Петербурга, и потому все здесь было как в первый раз. Но это не помешало княжне влюбиться в город и удивиться тому, что папенька не захотел в нем жить: недоумение, занимало детскую головку недолго, но изредка всё же всплывало в памяти. Однако на все вопросы князь отмалчивался. А позднее, когда Катерине исполнилось пятнадцать, и от холеры умер дядюшка Валериан, являвшийся участником декабрьского восстания, тетушка Дарья возжелала продать усадьбу, и оная перешла во владение Алексея Михайловича. Остальные домочадцы с решением главы семьи спорить не стали.

Теперь, с детским восторгом в глазах разглядывая глиняные фигурки, что продавал бедно одетый мужчина в протертом тулупе, она мимолетно жалела, что не взяла ассигнаций, дабы хоть так помочь несчастному, а потом переключалась на манящую вывеску, гласящую о том, что за этими дверьми расположилась кондитерская, и вспоминала, как давно не пробовала тех чудных безе, что Ирина привозила каждый раз, как бывала в Петербурге. Внимание, аки птичка, порхающая с ветки на ветку, уделялось то одному, то другому месту, и если бы кто сейчас осведомился у княжны, где она находится, она бы с удивлением обнаружила, что совершенно перестала следить за направлением, в котором шла, и, кажется, в итоге заплутала. Сворачивая в очередной проулок, Катерина увидела мужчину, что явно был нетрезв: он некрепко стоял на ногах, чуть придерживаясь ладонью за каменную стену, и чем ближе подходила к нему девушка, тем ощутимее становились исходящие от него алкогольные пары, смешивающиеся с запахом пота.

Намереваясь как можно скорее миновать случайного прохожего, княжна чихнула от столь неприятного сочетания запахов, чем и привлекла внимание мужчины. Подняв голову и вперив мутные карие глаза в девушку, он попытался сделать к ней шаг, что-то побормотав заплетающимся языком, и никогда не попадавшую в подобные ситуации Катерину охватил страх. Вместо того, чтобы проскользнуть мимо, она замерла от неожиданности, а затем попятилась назад. И, как только незнакомец еще немного приблизился к ней, наконец, осознала, что на ней нет тяжелого и сковывающего движения платья, и сорвалась с места.

Выбегая на широкую улицу, придерживая намеревающуюся слететь с головы фуражку и попутно отбрасывая от лица выбившиеся из-под головного убора пряди, Катерина оглянулась: вряд ли бы пьяница стал преследовать ее столь активно, но испуганная внезапным интересом незнакомого мужчины к своей персоне, забывшая о том, что она сейчас меньше всего похожа на привлекательную барышню, княжна желала лишь быстрее оказаться в более безопасном месте. Людное пространство вблизи Адмиралтейства подходило как нельзя лучше: даже если не удастся затеряться, то на глазах у стражей правопорядка приставать к ней никто не станет. Ощущая, как в левом боку начинает колоть от быстрого бега, непривычная к таким ситуациям и оттого переволновавшаяся сверх меры девушка в последний раз обернулась, не замедляя темпа.

Судьбоносные столкновения, казалось, решили преследовать княжну: удерживаясь на ногах лишь благодаря реакции незнакомца в простом темном сюртуке, Катерина спешно начала извиняться, но резко замолкла, рассмотрев лицо нежданной помехи на своем пути.

— В… Ваше Высочество, — намереваясь склониться в требующемся по этикету реверансе, княжна уже привычно коснулась руками не существующей юбки, смененной мужскими штанами, как ощутила, что на ее предплечье сомкнулись чужие пальцы.

— Не стоит, прошу, — нарочито тихим голосом обратился к ней цесаревич, — мне бы не хотелось афишировать свое присутствие. Да и реверансы со стороны юноши могут вызвать нежелательное внимание, — не преминул он отметить столь явно бросающийся в глаза прокол.

Вопреки не столь давно сорвавшемуся покушению, Николай продолжил свои прогулки без охраны: он был уверен, что и Император бы поступил на его месте так же*, а вот государыня бы точно воспротивилась, узнай о подобной беспечности цесаревича. После произошедшего Мария Александровна еще пуще стала оберегать сына, но хоть он и старался не волновать ту лишний раз, брать эскорт из охраны ради простой прогулки, тем более в статусе инкогнито, не желал.

— Вам так полюбилась идея Пушкинской “Барышни-крестьянки”, что Вы решились примерить образ Лизы на себя? — с самого детства Катерину отчитывали за то, что она порой забывалась и обращалась к собеседнику как к равному. Не желая срамить родителей, княжна старалась сдерживать себя, но, как и твердила нянюшка, язык спешил впредь разума. Ойкнув, девушка хотела было принести извинения, но приглушенный смех, донесшийся до ее ушей, заставил удивленно замереть.