Борис Петрович пожевал губами, опуская руку с трубкой. То, что он подошел к главной части своего повествования, не скрывалось. Одутловатое лицо как-то даже посветлело, но миролюбивость, озарившая его, была обманчивой. Внутри него уже все торжествовало — захваченная историей племянница была именно в том состоянии, когда любое его слово будет исполнено. Взглянув на свою раскрытую ладонь, старый князь ощутил невероятное упоение: до цели оставались считанные шаги.

– Он пошел по стопам своего старшего брата — в возрасте девятнадцати лет увлекся Натальей Голицыной, твоей бабушкой. Она была старше его на восемь лет и имела немало поклонников, несмотря на статус княгини. Знакомство состоялось на маскараде, куда Наталья прибыла без супруга, с которым находилась на тот момент в ссоре. Роман был бурным и давал большие надежды, однако Императрица всячески ему препятствовала, не желая, чтобы младший сын совершал ошибки своего старшего брата — в царской семье «паршивой овцой» стал Константин, вытребовавший-таки развод и сожительствующий с полячкой. Остальных сыновей Мария Федоровна намеревалась воспитать должным образом и устроить их судьбу так, чтобы никто не посмел указать им на ошибки. Но все же, история младшего Великого князя длилась добрых два года, завершившись отъездом Натальи в деревню, где она родила дочь. Новорожденной Михаил Павлович прислал медальон, внутри створок которого хранился его портрет и выгравированные инициалы, а также гарнитур из сапфирового браслета и ожерелья, тем самым признавая свою причастность к рождению этого ребенка. Что и говорить — он даже желал сочетаться с Натальей морганатическим браком, не принимая во внимание настроения своей матери на этот счет, да и брачной клятвы самой Натальи. Твой прадедушка, Михаил Николаевич, такого позора снести не смог — ему хватало слишком похожего на Романовых Алексея, рожденного девятью годами ранее — и потребовал умертвить внучку, поскольку царская фамилия признать ее отказалась и даже дворянского титула Светлейшей княгини Михайловской не дала.

Катерина ошеломленно охнула, во все глаза смотря на дядюшку, крайне довольного произведенным эффектом. Она догадывалась, что неспроста он заговорил о слухах, связанных с царской семьей, но не предполагала, что все окончится именно так. Хриплый голос едва слушался ее, и все, на что хватило сил княжны — выдавить из себя одно только слово. Борис Петрович кивнул, протягивая раскрытую ладонь — овальные створки медальона были плотно сомкнуты, но Катерина уже знала, что увидит за ними. Но не могла в это поверить.

– Царская семья не приняла бастарда, оспаривая его принадлежность к их роду. Михаила Павловича оградили от встреч с княгиней Голицыной, а спустя несколько лет насильно женили на Вюртембергской принцессе Фредерике, принявшей имя Елены Павловны, ныне его вдовы. Брак так и не заладился, по причине отсутствия всяческих чувств у Великого князя. Наталья покинула Петербург, чтобы ничто не напоминало о той истории, и перебралась в Карлсруэ.

Сглотнув, Катерина сцепила пальцы рук.

– Вы полагаете, что папенька мог задумать покушение на цесаревича лишь из желания отплатить Императору такой же болью, что испытал он, потеряв мать и сестру? Что запретил мне принимать шифр для того, чтобы я не повторила судьбы тетушки?

– А ты все еще считаешь, что за такие поступки царской семье должен воздать лишь Божий суд?

– Я не знаю, что должна на это сказать.

И что думать. Внезапная правда, открывшаяся ей, звучала слишком абсурдно. Нет, история и впрямь имела место быть — какой император не имел внебрачных детей? Да не существовало еще на российском и иностранном престоле монарха, от которого хоть одна фаворитка бы не понесла. И уж сколько история имела примеров внезапного появления этих бастардов, намеревающихся завладеть «принадлежащим им по праву» престолом. Однако, слушать об этом от гувернанток или подружек-институток, принимая на веру, или же лично оказаться в подобной ситуации — отнюдь не равноценно. И если батюшка впрямь желал ее оградить от царской семьи, чтобы защитить, зачем дядюшка собственноручно занялся ее определением в фрейлинский штат государыни?

– Ты уже ступила на тот же путь, что твои тетушка и бабушка, – ворвался в ее размышления голос старого князя; Катерина вздрогнула, ощущая себя абсолютно открытой к чужим взглядам, раз ее чувства оказалось столь легко прочесть, – то, от чего желал уберечь тебя твой батюшка, все равно настигло. И теперь только за тобой решение – закончить ли так же, как они, или же изменить все.

Взгляд, поднятый на дядюшку, был замутненным, а голос – сиплым. Но все же твердым:

– Я должна оставить придворную должность?

Борис Петрович покачал головой, не сводя глаз с племянницы. На округлом, мягком лице замерла странная полуулыбка.

– Если цесаревич полюбит тебя столь же сильно, что будет готов даже оставить престол, пойдя по стопам Константина Павловича, то, чего опасался твой батюшка, не случится. Подумай об этом.

***

В голове точно кто-то покопошился, вытряхнул все, перетасовал и забросил обратно - ни одной связной мысли, ни одного уверенного утверждения. Все превратилось в плотный ком, из которого то тут, то там торчали кончики цветных нитей, но потянуть хоть за одну из них не представлялось возможным - не расправится, а лишь оборвется. Внезапно оказалось, что даже о своих родителях она почти ничего не знает: ни о детстве и юности маменьки, ни об обстоятельствах рождения папеньки. Да даже бабушка с дедушкой — Наталья Ивановна и Михаил Николаевич Голицыны — всегда казались ей родными: так сильно они любили и баловали ее и сестер, гордились успехами брата, ни словом, ни взглядом не показали, что папенька им — не родной.

Могло ли все это быть лишь старательно нарисованной реальностью, в которой правды — ни на грамм?

И ведь некого было спросить. Папенька уже не на этом свете, маменьки в России нет, да и вряд ли она знает об этом. Пока письмо дойдет, поздно уже будет — вряд ли сейчас дядюшка станет медлить. Бабушка с дедушкой давно уже упокоились на семейном кладбище, да и дедушка Александр Николаевич, которого она не знала почти, тоже. К кому идти? И стоит ли вообще у кого-то допытываться теперь.

– Ты непривычно тиха сегодня, — голос Сашеньки, готовящейся ко сну, прозвучал мягко, но настойчиво: соседка не стремилась влезть в ее жизнь, однако всегда была готова выслушать, если чувствовала, что это необходимо. Сейчас был явно такой случай. Впрочем, Катерина сильно сомневалась, что стоит кого-то посвящать в эти терзания.

– Скажи, почему ты приняла фрейлинский шифр? – вдруг сорвался с ее губ вопрос. Похоже, слова дядюшки, сказанные о «золотой клетке», все же засели где-то внутри и теперь желали найти выход. Жуковская озадаченно взглянула на нее, словно надеясь понять, была ли шутка в озвученной фразе; перебросив волосы на левую сторону, чтобы продолжить их приглаживать щеткой, она не сводила взгляд с соседки.

– А почему мне следовало отказаться? – не дожидаясь ответа со стороны Катерины, Сашенька продолжила: – Я не смела перечить монаршей воле, да и не желала этого – брат уже учился в гимназии, тянулся к искусству, а что светило мне? Батюшка и маменька умерли почти в один год, мы воспитывались дедушкой, но жить в Германии до конца своих дней я не хотела – тянуло в Россию, о которой столько рассказывал батюшка. То, что милостью Ея Величества меня произвели в фрейлины, стоило принять как высший дар, а не питать сомнения касаемо привлекательности этой должности.