Решительно собрав все драгоценности в ридикюль — остался лишь пресловутый браслет да тонкое ожерелье из рубинов, подаренное маменькой на шестнадцатый день тезоименитства, как самые дорогие сердцу — Катерина поднялась с постели, намереваясь сейчас же и наведаться к оценщику. Однако хрипящие звуки откуда-то сбоку привлекли ее внимание: недоуменно обернувшись, она вздрогнула и как-то неловко оступилась, едва не падая на упавшем вниз покрывале.

Сашенька, до того увлечено листавшая роман, сейчас была белее мела, губы ее, обычно яркие, почти алые, приобрели оттенок синевы, грудь неравномерно вздымалась и опадала. Девушка держалась за горло, из которого вырывались рваные, грудные вздохи, а взгляд ее, покрасневший, подернутый мутью, блуждал. Книга, похоже, выпавшая из ослабевших рук, лежала рядом корешком вверх.

— Сашенька? Сашенька, ты слышишь меня?! Que vous arrive-t-il? — растерянная и перепуганная, сбиваясь с русского на французский, кое-как совладавшая с равновесием и подлетевшая к соседке, Катерина замерла, склонившись, не зная, что ей предпринять. Найдя в лифе нюхательную соль, она поднесла флакончик к теряющему краски лицу Жуковской, но та никак на это не отреагировала, продолжая заходиться в кашле. Дыхание ее сбивалось, а удары сердца, которые Катерина с трудом смогла уловить под тонкой кожей, были не ритмичны. На невысоком лбу уже выступил пот, который княжна попыталась утереть чистым платком, однако в этой затее не было никакого смысла: Сашенька захрипела и обмякла, теряя сознание. Побледнев, княжна застыла, занеся руку над плечом соседки. Дрожащие пальцы так и не коснулись плотного бархата, в следующий миг уже прижавшись к раскрывшимся в немом ужасе губам.

— Доктора! Au secours! Срочно, позовите доктора! — истошный крик выбежавшей в коридор Катерины вряд ли кто услышал — третий этаж, принадлежащий в большинстве своем слугам, был почти не обитаем, если сравнивать его с нижними этажами, где кипела жизнь и не было никакой возможности оказаться наедине с собой.

Бросившись в сторону лестницы, княжна, придерживая юбки, старалась следить за своими шагами, пока каблучки мягко отбивали встревоженный ритм.

Ей повезло. Или же, напротив, считать это невезением. Впрочем, на тот момент Катерине было не до философии — налетев в Ротонде на цесаревича, выходившего из Арапской столовой, она быстро поклонилась, на одном дыхании выдав сбивчивое извинение, и намеревалась уже направиться к темному коридору, ведущему в ризалит государыни, однако Николай успел сомкнуть пальцы на запястье встревоженной княжны. Какой-то сумасшедший, болезненный взгляд, которым она его одарила, обернувшись, ничуть не способствовал радужным мыслям: нахмурившись, цесаревич сделал шаг вперед.

— Катрин, что-то стряслось? На Вас лица нет.

— Молю, скажите, где можно найти гоф-медика? — до сего дня ей даже не приходилось задумываться о месте проживания дежурных врачей: несколько раз она по утрам сталкивалась с лейб-медиком государыни, но самой прибегать к его услугам не приходилось.

— На нижнем антресольном, — отозвался Николай, не сводя внимательного взгляда с Катерины. — Что с Вами, Катрин? Сегодня papa навещал Николай Федорович (Здекауэр, прим.авт.), возможно, стоит к нему обратиться?

— Слишком много чести простой фрейлине, — задыхаясь, отклонила идею княжна, — Вы не соизволите провести меня к дежурному гоф-медику, Николай Александрович?

Дежуривший сегодня доктор Маркус* с изумлением встретил на пороге своей квартирки в Новом Эрмитаже Наследника Престола, явно нечасто сюда захаживающего, и тяжело дышащую бледную барышню рядом с ним. Медику не дали возможности даже соответствующе поприветствовать гостей — проникшийся волнением своей спутницы, цесаревич лаконично и быстро пояснил причину их визита и, дождавшись, когда Федор Феофанович соберет свой чемоданчик, вышел, готовый показывать путь. Катерина, безмолвно сопровождающая Николая и не способная уже выдавить из себя хоть слово, поэтому просто сжимающая крестик и обескровленными губами шепчущая молитвы одну за другой, последовала за ними.

Все то время, пока за высокими белыми дверьми суетились служанки и доктор Маркус, Катерина ходила от одной стены к другой по узкому пустому фрейлинскому коридору, не обращая внимания на просьбы Николая присесть, пока она от волнения не потеряла сознания. Ожидание было невыносимым. Кажется, столь сильно ее трясло в последний раз — в день, когда она решилась на иллюзию убийства Великой княжны: внутри все скручивалось в тысячи тугих узлов, которые пронзали сотни игл, сердце гулко колотилось в груди, и этот звук разносился по всему телу, кажется, даже отдаваясь пульсацией в покрасневших глазах. Цесаревич, всерьез опасающийся за состояние княжны, на исходе десятой минуты (хотя по ощущениям уже минул не один час) все же резко остановил встревоженную барышню, положив ладони ей на плечи и несильно встряхнул.

Будто очнувшаяся от кошмарного сна, Катерина подняла голову на стоящего в шаге от нее Николая, не совсем понимая, почему он с такой горечью смотрит ей в глаза. Почему так тверда его хватка и почему на лице нет привычной улыбки. Почему ей сейчас совсем не до мысли о непозволительной близости и нет совсем никаких эмоций, кроме всепоглощающего страха. Почему она с необъяснимой для самой себя надеждой что-то ищет в синеве напротив.

И вдруг, словно гранитную плиту с ее плеч сняли — стало так легко, и тело совершенно перестало ощущаться. Голова — пустая, ноги — чужие.

Рвано вздохнув, абсолютно не отдавая себе отчета в своих действиях, Катерина опустила взгляд и прислонилась лбом к грубой ткани военного мундира, закрывая глаза. Безвольно повисшие руки не осмелились довершить объятие, но вместо этого другие-родные ладони легли на выпирающие лопатки, позволяя.

И до того, казалось, парализованный язык все же послушался; сбиваясь, тихо-тихо, перемежающимся с кашлем шепотом, Катерина рассказывала о том, что произошло, стараясь как можно яснее и лаконичнее донести смысл. Николай, не перебивающий дрожащую княжну, мрачнел с каждым новым словом. То, что Жуковской стало дурно отнюдь не из-за злоупотребления пирожными, было очевидно, и не окончится ли все худшим для нее образом — никто, кроме гоф-медика, сказать не мог.