Но Эдит неожиданно вся воспламенилась и стала умолять:

— Расскажи еще!

Сначала Эмма вспомнила не все, но чем больше она приходила в себя после падения, тем больше и больше вспоминала.

Только об одном не решалась рассказывать. О синей бабочке. Сначала она сама хотела испытать, как-нибудь попозже, действительно ли это «знамение», сбудется ли предсказание или нет. В чем-то ее видение само напоминало бабочку, хрупкую и легко ранимую, — она не могла позволить себе неосторожно дотрагиваться до ее крылышек. Она упомянула ее намного позже.

Только одну деталь из рассказов Эммы Эдит приняла не без сомнения. Когда Эмма рассказала ей о том, что король Артур говорил насчет Дании, Эдит постучала стилосом по восковой дощечке и, зажмурив правый глаз, стала рассматривать Эмму так, как она обычно делала, когда кому-то или чему-то не доверяла.

— А сейчас леди Эмма совершенно уверена?

— В чем? — озадачилась Эмма.

— В том, что леди Эмма не вложила в уста короля Артура собственные мечты?

Эмма вскочила, призывая в свидетели всех, кого вспомнила, начиная со дней Авраама, Исаака и Якова, включая яйца святого Кутберта, коими она клялась лишь про себя или в присутствии сестры Эдит. Наконец Эдит согласилась поверить в истинность рассказанного Эммой, а посему и не удивилась тому, что произошло несколько дней спустя.

Королева пришла к ней с наброском письма от короля.

— Перепиши это для меня как писец, — попросила она. — А от меня за это получишь настоящую реликвию.

Эдит взяла черновик и прочла его. Письмо было посланием всему датскому народу от Canutus, «Britanniae Monarchus», а также «Rex Danorum» [47] , но в остальном написанное по-датски. Король Кнут милостиво сообщал, что посылает в Данию свою дорогую королеву вместе со своим любимым сыном Хардекнутом уже сейчас с тем, чтобы в будущем не было никакого сомнения в том, кто унаследует трон Дании после его смерти.

Далее король Кнут уверял, что надеется и верит: его поверенный Ульф сын Торгиля, и все остальные властители, как духовные, так и светские, пожелают принести клятву верности королю Хардекнуту так же, как они присягнули ему самому.

Король уполномочивает свою королеву Эмму выполнить это поручение, а по возвращении в Англию передать короля Хардекнута в руки Ульфа сына Торгиля на воспитание с тем, чтобы тот вырос хорошим датчанином, знающим датский язык как родной. Королева сама говорит на языке оной страны и прочее объяснит сама.

Затем шли обычные тирады о деснице Божьей, указующей путь любимому датскому народу, и так далее, и так далее.

Эдит тяжело вздохнула и серьезно посмотрела на Эмму.

— А не полить ли тебе водички на голову?

— Нет. Кнут же сам сказал, что Кнютте получит датский трон — это слышала не только я сама, но и ярл Ульф тоже. А теперь пиши, только начисто.

— А как тебе удастся убедить датских властителей поверить, что все это написал сам король Кнут?

— Следующую неделю король Кнут пробудет у Альфивы. Я знаю, где он хранит свою печать, ведь он не берет ее с собой в подобные поездки. Властители увидят его печать и поверят. А затем присягнут Кнютте, и Кнут не сможет отказаться от послания, как бы он ни хотел. Сделанного не вернешь. Так что, пиши, дорогая Эдит.

Эдит крутила и вертела королевское письмо.

— Я и раньше сожалела о твоем лицемерии, — пробормотала она. — Для нас всех было бы лучше, если бы ты была посмиренней… Кнут ведь узнает, кто переписывал этот акт. Как ты думаешь, что будет с моей головой?

— Но, Эдит, ты же сможешь ответить, что мне вполне поверила, и, потом, ты же не знаешь датского? Вся буря обрушится на мою голову, если что и случится. А то, что королевскую печать ставила я сама, этого-то никто не сможет узнать.

— «Кровь на нас и на детях наших», сказали судьи иудейские Пилату. Черта с два! Ну, моя голова тоже станет реликвией, если я рискну ею ради тебя.

— Вот это левый мизинец святой Флорентины, — объяснила Эмма.

— По-моему, он принадлежал Питерсборо?

— Уже нет.

Эмма купила все мощи святой во Франции для своего верного аббата Эльфсиге, но, как известно, кое-что она приобрела и для себя лично. Одна реликвия святого отправилась в Норвегию с Олавом Харальдссоном. Эмма иногда поговаривала о том, что купила еще какой-то «кусочек» от останков, которыми владел монастырь Питерсборо; не может же монастырь обладать всем, тем более, что Эмма согласилась хорошо заплатить — уже во второй или даже третий раз?

Сестра Эдит вновь тяжело вздохнула и заявила, что реликвия эта ужасна. Но — она знала упрямство Эммы. Лучше бы она заставила согрешить кого-нибудь другого, тогда бы Эдит легче было взять на себя и труд, и тяжесть вины.

Эмма поблагодарила и расцеловала Эдит. Когда Кнут вернулся от Альфивы, она заявила ему, что отправляется в Данию и берет с собой Кнютте.

Как только Эмма достигла Дании, ярл Ульф созвал тинг [48] . Члены тинга собирались в Йеллинге, древнем городе короля Харальда Синезубого на Юлланде, поскольку ни королевский двор, ни церковь в Роскилле не смогли бы вместить такую огромную толпу. Собраться можно было лишь в зале Харальда или церкви в Йеллинге, если погода не позволит проводить тинг под открытым небом.