— Да, я об этом думала, но он же окажется чужаком для своего английского народа.

Эдит недолго молча смотрела на королеву. Потом от уголков рта по лицу начала расползаться улыбка, та сардоническая улыбка, которую Эмма уже давно не наблюдала. И сейчас она поняла, что предстоящий ответ либо обезоружит ее своей самоочевидностью, либо разозлит.

— Я помню, что ты приняла совет некоего короля Артура, когда в свое время шел разговор, ехать ли в Данию, чтобы сделать Кнютте королем. Не найдется ли совета у этого короля и на этот раз?

Эмме сейчас следовало бы покраснеть, но она не покраснела. Факт остается фактом, она тоже думала как раз об этом, но не знала, как вести себя.

В течение всех этих лет она много раз сомневалась в истинности видения, говорила себе: это всего лишь сон или затмение, вызванное головокружением и обмороком после падения со Слейпнира. Никто, кроме Эдит, ничего не знал об этом короле Артуре, и менее всего — какое он мог иметь отношение к Винчестеру. Причину своего интереса к этому легендарному королю Эмма раскрыла лишь Эдит. Она тщетно пыталась найти какой-нибудь материал в Нормандии и Бретани и услышала лишь самые обычные обрывки сказаний и легенд. Ее последующие поездки в те места тоже не помогли. Холма, где должен был быть захоронен король Артур, она также не нашла — во всяком случае, он нисколько не отличался от всех других в округе. Да, она даже не была уверена, где именно произошло это удивительное происшествие. Так что дожидаться, когда исполнится семь лет с того дня, тоже не было особого смысла.

— Да, именно из-за него я здесь, — ответила Эмма. — Ты единственная, кто знает, что было. Король Артур преподнес мне дар, ты помнишь, наверное?

— Бабочка, да? Ты видела ее после этого?

Эмма покачала головой.

— Я была слишком малодушна и не решалась искушать свое счастье. Конечно, временами я видела бабочек вокруг себя, но никогда не решалась вызвать свою бабочку. Я, конечно, боюсь неудачи, и мне придется стыдиться. Либо я никогда не видела короля Артура, либо я лишена этого «дара» — или как мне назвать это.

Эдит кивнула.

— Да, конечно, требуется какая-то вера для такого испытания. Особенно, поскольку король, вероятнее всего, был язычник, я имею в виду, не был крещен. Так что общение с ним может быть опасным. Ты умно поступила, воздержавшись; исповедники легко могли бы решить, что у тебя у самой еретические мысли и повадки — особенно после того, как твой король объявил свои суровые законы!

Эмма чуть-чуть испугалась. Она никогда не думала, что короля Артура можно назвать «язычником» — словом, которое, собственно, ей ничего не говорит. Как и множество подобных. Но она поняла предостережения Эдит. Она сама была потрясена тяжелыми наказаниями, назначенными Кнутом за отправление обрядов религии асов, которую и он — да и епископы — явно решили искоренить в Англии. В Дании и Норвегии, насколько она знала, подобных законов не было; там до сих пор еще смотрели на это сквозь пальцы…

Но все равно. Кнут запретил поклонение «идолам». Под этим подразумевались не только языческие боги, но солнце и луна, огонь и вода, источники, камни и деревья в лесах. Сюда же относилась и ворожба, и заклинания духов, и виновных в этом наказывали — выкалывали глаза, отрезали нос, верхнюю губу и даже сдирали кожу с головы, — в зависимости от степени тяжести преступления или от того, совершено ли оно повторно.

Значит, вызов бабочки короля Артура мог подпасть под обвинение в колдовстве или заклятиях? А что, разве обращение за помощью к святым — это нечто иное, даже если цель оставалась той же?

Эмма запуталась в собственных мыслях и не слышала того, что говорила Эдит дальше. Но эхо последнего предложения все же донеслось до нее:

— Но в это время года, конечно, нет никакого смысла пробовать… Конечно, нет, посреди зимы никаких бабочек нет в природе — и меньше всего в этом ледяном дольмене монастырской кельи.

Но: именно это и могло быть знамением? Эмма вздрогнула от холода и закрыла глаза. Потом подняла руку и на мгновение сжав ее, вновь раскрыла, одновременно открыв и глаза.

Из ладошки вылетела бабочка с неокрепшими крылышками. Синяя, серебристо-синяя… Она неуверенно полетала туда и сюда, потом села на красный рубин, которым Эдит скрепляла на лбу свое монашеское покрывало.

— Не повреди ей, — шепнула Эмма. — Я имею в виду, не пытайся ловить.

— А мне и не надо этого делать, — ответила Эдит. — Я и так чувствую ее тяжесть, хотя она легка, как перышко. Я чувствую даже, как она машет крылышками.

— Но это-то не чудо?

Эдит молчала, затаив дыхание. Потом наконец сказала:

— Чудо или нет, нам все равно надо молчать об этом — ради покоя для нас обеих… Потом, когда, быть может, зайдет речь о святой Эмме. Хотя и тогда мы должны проследить за тем, чтобы король Артур был объявлен хотя бы «beatus» — «блаженным». Как бы то ни было, мне кажется, что сейчас самое важное, чтобы не замерзли ее крылышки!

— У меня есть шкатулочка, — быстро ответила Эмма и тут же начала разматывать свою шаль. — Я взяла ее с собой, чтобы показать тебе, я получила ее в Дании, она и сделана там. Разве она не прекрасна?