Шрифт:
2.8.1. Первые выводы
В этой главе были представлены общие черты концепции научной объективности, предлагаемые в настоящей работе. В главах 3 и 4 будут развиты некоторые дальнейшие соображения более технического и аналитического характера и предложены детальные аргументы в пользу реалистического взгляда на науку, включающего нашу концепцию объективности. Читатели, не интересующиеся (во всяком случае, непосредственно сейчас) таким углубленным рассмотрением, могут их пропустить, поскольку в главе 5 (специально посвященной вопросу о научном реализме) результаты этих рассмотрений будут подытожены и развиты значительно проще.
Глава 3. Первые следствия в философии науки
3.1. Релятивизация научных понятий
Против предложенного нами в предыдущем разделе решения проблемы устранения противоречия между, скажем, классической и квантовой механикой может быть выдвинуто возражение. Можно сказать, что, в конце концов, понятия, используемые нами в этих двух дисциплинах, часто одни и те же и что противоречие между ними вызвано тем, что эти понятия в каждой из этих дисциплин ведут себя по-разному (т. е. что они не удовлетворяют, например, одним и тем же математическим условиям, выражающим физические законы). Так что бывает действительно трудно понять, как такое противоречие можно трактовать иначе как опровержением одной теории другой.
Чтобы справиться с этой проблемой, нам следует рассмотреть более общий вопрос о том, могут или не могут одни и те же понятия сохранять тот же самый смысл в рамках разных теорий. Вопрос этот отнюдь не нов и в последние десятилетия был предметом десятков статей и книг, обсуждавших тезис о «вариативности значений» и «нагруженности» научных понятий «теорией». Мы собираемся посмотреть, как выглядит эта проблема с точки зрения теории объективности, предлагаемой нами в этой книге, указав некоторые частные ее аспекты, не затрагиваемые в других публикациях на эту тему [134] . Забегая вперед, мы можем сказать, что обычно этот вопрос формулируется довольно-таки неоднозначно, поскольку не говорится, как можно различить понятие и его значение, в то время как обычно понимается, что термин может иметь разные значения. Поэтому легко вообще допустить, что одни и те же термины в разных дисциплинах (и, возможно, также в разных теориях в рамках одной дисциплины) могут иметь разные значения в силу холистической природы значения [135] . Однако это не сводится к тому факту, что этими терминами в разных контекстах обозначаются одни и те же понятия, просто потому, что понятия суть значения и вследствие этого одинаковые термины не обозначают одинаковые понятия, когда термины имеют разные значения. Отсюда следует, что, поскольку такое значение всегда контекстно-зависимо (как мы увидим), оно должно быть различным в различных науках (или теориях), так что естественно, например, что такие величины, как положение и импульс, могут «точно» измеряться в классической механике, но допускать только «неопределенное» измерение в квантовой механике. Это происходит потому, что в этих двух теориях имеются в виду не одно и то же положение и не один и тот же импульс в силу приобретаемой ими теоретической контекстуализации и совершенно независимо от практической трудности проведения «точных» измерений.
134
Соображения, излагаемые в этом и двух следующих разделах, были очерчены автором в различных статьях, а обобщенное изложение их было дано в Agazzi (1985).
135
Можно заметить, что в учебниках по традиционной логике была разработана теория терминов, рассматривающая их как составные части пропозиций, и было принято различать три вида терминов: ментальные, устные и письменные. Ментальные термины – это понятия. Однако уже для Аристотеля устные и письменные термины были знаками ментальных терминов, и это оправдывает современное обыкновение рассматривать термин только как лингвистическое выражение, обозначающее понятие. Мы будем придерживаться этого в настоящей работе. Некоторые авторы могут предпочитать, например, «выражают» понятие» или какую-то другую эквивалентную терминологию.
У этой дифференциации есть два источника, или основания (что является прямой проекцией тех двух элементов, которые, как мы видели, входят в определение любого научного объекта), – наличие базовых предикатов операционального характера и наличие логической сети, связывающей различные предикаты, придавая их совокупности определенную структуру. Как мы уже подчеркивали, базовые предикаты должны выделяться как те, которые действительно «создают объект» постольку, поскольку, будучи непосредственно связаны с операциями, они конкретно представляют точку зрения, «вырезающую» объект некоторой науки из реальности. Более того (хоть мы и не собираемся углубляться здесь в этот вопрос), базовые предикаты естественным образом имеют привилегированное положение благодаря своей непосредственной связи с операциями, что дает им референциальное предпочтение, которое другие понятия могут получить только косвенным образом. В результате надо сказать, что если базовые предикаты двух теорий хотя бы частично связаны с различными операциями, то, хотя они и могут выражаться одинаковыми терминами, операционально они определяются по-разному, так что их значения на самом деле не могут быть теми же самыми. Следовательно, они не обозначают одни и те же понятия, одни и те же атрибуты, и этого уже достаточно, чтобы любое понятие, которое еще может появиться в данной теории, должно по крайней мере в какой-то степени испытывать влияние этого различия – каждое в том контексте, в который оно входит. Отношение классической и квантовой механики, по-видимому, служит примером этого. Это станет гораздо яснее, если мы перейдем ко второму возможному источнику различий между значениями научных понятий, обозначаемых одинаковыми терминами в разных теориях или дисциплинах. Чтобы лучше оценить роль логической сети (некоторой теории или дисциплины), представим сначала еще одну причину введения в наше обсуждение теоретических терминов. Вполне естественно и очевидно, что эмпирическая наука получает свои объекты с помощью эмпирических операций, но ни естественно, ни очевидно, что она вынуждена говорить об этих объектах только с помощью эмпирических предикатов. Если принять, что у эмпирической науки не должно быть такого ограничения, то теоретические (т. е. неэмпирические) предикаты нужны не только для того, чтобы объединить операциональные предикаты и обозначить это единство, но также и для того, чтобы можно было продолжать говорить об этом единстве и высказывать о нем нечто такое, что хотя и связано логической сетью с операциональными предикатами, но не выразимо ими.
Чтобы избежать какого бы то ни было проникновения в наш дискурс эпистемологического дуализма и не создавать впечатления, что теоретические термины играют здесь некоторого рода метатеоретическую роль по отношению к операциональным терминам (поскольку мы сказали, что они используются также, чтобы «говорить об» объектах, образованных операциональными атрибутами), возьмем пример из повседневной жизни. Предположим, что для опознания одного человека из некоторой группы мне нужны три или четыре эмпирические свойства, такие как цвет его глаз и волос, его рост, форма носа или рта и т. п. Коль скоро я опознал его, мне уже не нужно больше говорить о нем только с помощью этих нескольких предикатов. Я, очевидно, могу приписать ему (т. е. высказать о нем) несколько дополнительных признаков, причем некоторые из них могут быть эмпирическими (как цвет кожи, или тот факт, что он смеется), а другие – неэмпирическими (например, что он доктор, или человек религиозный, или имеет определенный возраст).
Ясно, что исходные «базовые» предикаты были эмпирическими, и мы нуждались в них, чтобы зафиксировать референт нашего обсуждения. Это значит, что, например, если мы скажем, что м-р Х. доктор, мы можем утверждать, что мы высказываем это свойство о человеке, которого имеем в виду, только если этот м-р Х. есть в то же время то лицо в нашей группе, которое идентифицируется нашими базовыми предикатами. Но м-ру Х. могут приписываться разного рода свойства, как эмпирические, так и неэмпирические, и мы можем использовать любые из них, говоря о человеке, которого имеем в виду, если существует сеть предложений, которая, в случае надобности, сможет показать, как соотнести то, что мы говорим, с базовыми предикатами, которые мы выбрали для его идентификации. В этом смысле мы можем также сказать, что мы расширили описание нашего «объекта», поскольку все используемые нами новые предикаты на самом деле улучшают его определение, привнося новые элементы в логическую сеть, выражающую структуру теории, ограничивая тем самым область того, что может быть объектом именно этого сорта [136] .
136
Эмпирические атрибуты, используемые здесь как средства фиксации референта дискурса, не следует рассматривать как свойства, порождающие определенное описание некоторого м-ра Смита, но как остенсивные критерии, которые мы выбираем, чтобы интерсубъективно указать на референт. Их роль, следовательно, состоит в том, чтобы задать комплекс условий, функционирующий как жесткий десигнатор в смысле Крипке. Интересно, однако, что эти предикаты в то же время выражают некоторые свойства м-ра Смита (чего одно его имя не могло бы сделать), так что они играют двойную роль – остенсивно указывая референт и в то же время задавая описание. Сочетание двух этих функций, на самом деле не очень ясное в случае нашего повседневного примера, будет очевидным в случае операциональных предикатов науки.
Вернемся теперь к рассматриваемому вопросу. Мы можем утверждать, что базовые предикаты «определяют» научный объект, не потому, что они имеют внутренне привилегированную природу, а просто потому, что им в явном виде была поставлена задача идентифицировать его. Но после этого в дискурс может войти еще много других предикатов, если только мы в случае надобности можем показать, что они связаны с базовыми. В любой теории, предлагаемой в некоторой эмпирической науке, некоторый логический путь должен вести от любого предложения, содержащего только предикаты, отличные от базовых (например, от предложения, содержащего только теоретические термины), по крайней мере к одному предложению, содержащему только базовые предикаты. Это убеждает нас в том, что мы все еще говорим о предполагаемых нами объектах. Кроме того, в этом причина, по которой проверяемость, как мы уже подчеркивали, является таким фундаментальным требованием для всех эмпирических теорий. Собственно говоря, без проверяемости мы никогда не могли бы быть уверены, что теоретические положения теории касаются ее объектов [137] .
137
Вновь используя крипкеанскую аналогию, можно сказать, что теоретические высказывания могут быть достоверны в разных «возможных мирах», и посредством их связей с операциональными предикатами можно показать, что они ссылаются на конкретный мир, в котором находятся наши объекты, к которым они жестко привязаны операциональными предикатами, играющими остенсивную роль.
В предшествующем дискурсе одно предположение кажется слишком легко принятым, а именно, что можно провести четкое различие между операциональными и теоретическими (или неоперациональными) предикатами, поскольку один из самых респектабельных тезисов новейшей философии науки состоит в том, что это различие не существует между наблюдательными и теоретическими терминами (а похоже, что наши операциональные термины можно приравнять к наблюдательным терминам, о которых здесь идет речь) [138] . Этот вопрос будет рассмотрен позже. Пока что примем, что имеет смысл различать (резко или иначе) операциональные понятия (которые мы для краткости будем называть О-понятиями) и теоретические понятия (которые будем называть Т-понятиями). А сейчас мы хотим рассмотреть случай термина «P», родового предиката, связанного с другими предикатами в рамках некоторой теории, и сравнить его с аналогичным термином «P'».
138
Уже упоминавшийся тезис о теоретической нагруженности всех научных терминов очевидно сводится к отрицанию вышеупомянутого четкого различения, но этот вопрос имеет гораздо более длительную историю даже в эмпиристской философии науки. Действительно, эта философия коренится в доктрине Венского кружка, сделавшей «эмпирическую верификацию» условием осмысленности предложений, из чего в свою очередь следовало, что смысл есть только у наблюдательных терминов. Поскольку скоро стало ясно, что при применении этого критерия множество научных высказываний будут обречены на бессмысленность, началась прогрессирующая либерализация, пытавшаяся сохранить верность принципу верифицируемости, в то же время приписывая все возрастающее значение формальным и синтаксическим чертам «языка науки», который должен был составлять как средство общения (circulation), так и собственно средство создания значения. Таким образом, в то время как первоначально предполагалось, что значения могут просачиваться от их подлинного источника (наблюдательных терминов) в другие термины (теоретические), развитие исследований привело к пониманию значения как чего-то глобального, относящегося к теории в целом, а не к отдельным терминам. На этом пути тезис о нагруженности теорией всех научных понятий уже был явным образом разработан в эмпирицистской эпистемологии, особенно в конце 1950-х и начале 1960-х гг., и был готов к использованию несколькими годами поздней теми, кто сделал из него основу тезиса о несоизмеримости. Шаги в этом направлении можно ясно увидеть в Carnap (1936, 1952, 1956), Hempel (1952, 1958) и Sellars (1961). Очень хороший обзор этой истории дан в главе «Эмпирицистские критерии когнитивной значимости: проблемы и перемены» («Empiricist Criteria of Cognitive Significance: Problems and Changes») в Hempel (1965) (почти что перепечатка двух предыдущих статей).