Шрифт:
Он пошарил руками по столу, полез для чего-то в один ящик, во второй.
Дубинин молча наблюдал за его поисками, гадая, чем бы помочь, не вызвав при этом вспышку ярости. Может, валидолу предложить? Но как бы того, не нарваться. Старик не в себе, может и вспылить. Тут уж лучше не шевелиться и даже не моргать.
– Как мальчишку, – заклекотал Слепцов, с шумом задвигая ящик. – Даже не договорил, трубку бросил! Сколько лет служу, а такого позора еще не было. И правильно. Заслужил!
Он принялся искать что-то среди бумаг, разложенных на столе.
– Я так и думал, что нельзя посылать этого разгильдяя на серьезное задание. Ни разу еще не было, чтобы он сделал что-нибудь тихо и спокойно. Но я доверился вам, подполковник!
Тут Слепцов словно вонзил взгляд с Дубинина, и тот едва устоял, настолько неожиданным и яростным был выпад.
– Но, товарищ генерал… – невольно отшатнувшись, заговорил он.
– Молчать!
Генерал шлепнул ладонью по столу. От этого шлепка подлетели бумаги, и Слепцов с победным кличем выхватил одну из них.
– Вот! Это последний рапорт Морозова об отставке. Как вы знаете, подполковник, я не дал ему хода. Тем более что вы так настойчиво защищали своего друга!
– Он мне не… – слетело с губ подполковника.
Но в последний момент он сумел удержаться и твердо посмотрел в глаза генералу.
– Не надо, подполковник, – махнул тот, – не ставьте себя в двусмысленное положение. Морозов – ваша креатура, и с самого начала вы всячески покрывали его. Но теперь этого не будет!
Слепцов положил перед собой рапорт и поставил в углу размашистую подпись.
– Вот, – подвинул он лист помощнику, – прошу вас передать этот рапорт по соответствующим инстанциям.
Дубинин осторожно взял бумагу, вложил в бывшую при нем «докладную» папку.
– Есть, товарищ генерал.
Однако остался стоять у самого стола.
Слепцов помолчал, барабаня пальцами по столу и глядя то на часы-куранты, то на окно, за которым лениво занималось серенькое московское утро.
– Что еще, подполковник?
– Мне кажется, товарищ генерал, давать ход рапорту, пока Морозов на задании, преждевременно, – несмотря на серьезный риск подвергнуться немедленному требованию написать такой же рапорт, заявил Дубинин. – Быть может, по возвращении…
– Вы правы, подполковник, – перебил его Слепцов. – Пока он на задании, мы несем за него ответственность. Но как только он выйдет из игры, сразу же передайте рапорт наверх. И не вздумайте медлить, надеясь на мое снисхождение! Не дождетесь!
– Понял, товарищ генерал. Разрешите идти?
– Идите, подполковник.
Дубинин развернулся и четко вышел, радуясь, что хотя бы одни сутки на спасение Морозова у него по меньшей мере имеются.
Каракас, 20 сентября, 0.40
Оставшись в одиночестве, Торрес какое-то время сидел неподвижно. Рука, вооруженная карандашом, что-то машинально чертила по листу бумаги. Но глаза были устремлены на карту.
Что-то принесет завтрашний день? Сумеет ли русский что-нибудь раскопать? Подозрительный он тип. О чем он говорил из туалета, так и не удалось расшифровать. Одна короткая фраза на русском языке, почти неразличимая из-за шума воды. К чему такая предосторожность? Неужели он работает на третью сторону? От такого проходимца всего можно ожидать.
Генерал нажал кнопку селекторной связи.
– Да? – послышался голос министра.
– Простите, господин министр, за беспокойство в столь поздний час…
– Говорите, генерал.
Торрес нагнулся ближе к переговорному устройству и негромко произнес.
– Я боюсь, господин министр, что мы можем потерять контроль над ситуацией.
– В каком смысле?
– Надежда на русского агента слабая. Честно говоря, я не верю, что он сможет узнать подробности покушения.
– И что же?
– Во избежание выхода ситуации из-под контроля у нас остается один вариант: не позднее завтрашнего утра арестовать Рамеро и его приспешников. Их имена нам известны. Таким образом, мы предотвратим покушение, лишив заговорщиков руководства.
Торрес отодвинулся от микрофона, не отводя, однако, от него глаз. Если министр с ним согласен, завтра же, а то и сегодня ночью, с заговором будет покончено. Прекратиться эта пытка с ожиданием удачи, которая идиоту Морозову никогда не улыбнется. Он, кстати, спит сейчас без задних ног, и его, как и всякого человека без совести, нисколько не волнует, что на кону стоит судьба миллионов людей.