– Но что это за условия?
– с интересом воскликнул Адриано.

– Развитость, - ответил Войшило, - в человеке должны быть развиты все четыре (а не одна) сферы: эмоционально-чувственная, умственно-рациональная, душевно-творческая и нравственно-духовная. Помните, в доме Коровина Маша нам рассказывала о четырех частях в каждом из нас?

Все помнили довольно смутно.

– Друг мой, но где место Адаму в Вашей моделе?
– спросила, разволновавшись за проотца, Варвара Никифоровна.

– Адам, я думаю, был приближен к Богу, но сделав неправильный выбор, опустился по 'мостику' до уровня 'человек', - ответил профессор, - надо правильно понять мою модель, вышеупомянутый Дарвин (кстати, возможно, мы видели нескончаемую вереницу его фанатов с битами) присутствует только в её биологической части!

– А 'человек-животное' - это разве не продвинутая обезьяна?
– спросила Ро удивленно.

– Да, это человек-бездуховный, то есть, чисто биологический природный продукт, - ответил профессор, - кроме того, лишенный всякой творческой жилки, но мы - от Адама.

– Но получается, что и Ангелы были когда-то клеткой Люка?
– поинтересовалась Рёзи.

– Ангелы - это уже другой уровень развития - духовный, который был создан раньше, чем материальный, - ответил профессор.

– А что такое 'Духовная сфера', звучит как фантасмагорическая химера?!
– насмешливо спросила Мед, с трудом выговорив от холода прилагательное к химере.

– Библейская характеристика Бога-дух, и все, что в человеке от Него -духовное, - коротко ответил Войшило, закрывая тему.

Пыш безмолвствовал, иногда тяжело вздыхал, не выпуская из руки найденную на поле железяку. Все о нем забыли. Все оставили его наедине с его горем. Даже Мушка, даже Под. Пыш взглянул на сына, Под встрепенулся, провел красивыми пальцами по струнам гитары, которую, к счастью, не потерял, как Рёзи грибы, и приятно пропел:

'В осенней электричке гуляют сквозняки,

И нищий музыкант играет за спиною,

А те, что справа-слева, мне оба уж близки,

Ведь делятся они своим теплом со мною'.

Под с ободряющей улыбкой взглянул на отца.

– А, правда, Поди, спой, что мы трясемся, как жужики?!
– предложила Мед, у которой зуб на зуб не попадал.

– Надо правильно говорить 'южики'!
– прошепелявил посиневший Кро.

– Ты хотел сказать 'ежики'?
– поправила его Ро, обмотанная его шарфом.

– Нет, 'жулики'!
– вставил Паралличини, трясясь то ли от смеха, то ли от холода.

– Зяблики!
– воскликнула Берёза.

– Друзья, это называется 'зюзики'!
– подсказала Варвара Никифоровна, кутаясь в свой кусок пледа.

Под уже наигрывал приятную мелодию.

– Я сочинил серию романсов и сегодня спою для вас 'Гусарский романс', - сообщил он мягким баритоном. Слушатели прижались друг к другу плотнее, и Под запел:

'Вы верите только в французский роман,

Я - в Бога и в командира,

Вам косы плетет на ночь глядя татап,

А я среди шумного пира!

Мы пьем за Наташу, потом - за Мари,

Аглаю, кузину Тамару,

Шампанское льется в бокал до зари,

И сердце поет под гитару!

Как радостен нам холостяцкий союз,

За дам пьет корнет-забияка,

Но каждый здесь баловень ветреных муз,

И нынче уж нам не до брака!

А завтра на бале... о, как я ревнив!

Другой к Вам пойдет, замирая,

И взгляд Ваш прекрасен, и локон игрив,

Но я уж в седле дорогая!

А коли услышите, что полегли,

Подставив мы грудь, а не спину,

То знайте, за Вас, душа-Натали,

За Машу, Аглаю, кузину!'

Последние две строчки в каждом куплете с большим чувством пели все, кроме Пыша. Поди прижал струны и залихватски подкрутил несуществующие усы.

– Осень - время любви, - сказал Войшило глубокомысленно, - мне думается, все, о чем пелось в этом романсе, происходило осенью, когда убраны поля, играют свадьбы, ночи все холоднее, ветер в голых полях все злее, а молодые любят друг друга горячее, и от этой любви родятся крепкие жизнерадостные дети!

– Да, осенью хорошо пишется, если не так тяжело на душе, - пытаясь поддержать беседу, высказался Пыш, - так хорошо пишется только четыре месяца в году.