Шрифт:
– Это говорит о том, что год разделен на активные периоды для разных видов нашей жизнедеятельности, - заявил профессор, - надо жить в рамках своей, природной, программы, но по Божьим законам! И не унывать!
– Кстати, об осеннем поле, - запоздало отозвался Паралличини, - есть пословица: 'Жизнь прожить, не поле перейти'. А ведь не все перешли сегодня осеннее поле, слава Богу, что мы остались живы!
– Слава Богу!
– откликнулась тут же Рёзи, - Давай, Поди, следующий номер, я подпою!
– Следующий номер - 'Рыцарский романс', - объявил поспешно Под и запел с особым глубоким чувством, с каким исполняют 'жестокие' романсы старые цыгане:
'Небритой щекою припав к башмачку,
Вы, встав на колено, застыли,
И пот Ваш струился со лба по виску
На кудри, седые от пыли.
И рыцарский плащ, и меч Ваш в крови,
Дорожная грязь к ним прилипла,
Потупили взгляд Вы до самой земли
И молвили глухо и хрипло:
'О, сколько голов я, не дрогнув, срубил,
Чтоб снять с Вас бессонницы бремя,
О, сколько красавиц я пылких любил,
Чтоб Вас позабыть, хоть на время!
В бою мне хотелось любовную страсть
Развеять направо-налево,
Она, как беда, как болезнь, как напасть!
Пропал я, моя королева!'
Глядит госпожа, не стесняется слез
На руки свои, на алмазы,
Что рыцарь недавно с Востока привез,
И видит лишь пятна проказы...'
– О, Поди, он заразил своим подарком ту, которую так безнадежно любил!
– блестя влажными глазами, с последним аккордом выдохнула переполнявшие её чувства Варвара Никифоровна.
– А, возможно, и умышленно, - предположила Рокки, - за невозможность обладать ею!
– По-моему, здесь более глубокий смысл: 'А кабы всякая любовь нас делала счастливыми', - сообщил Кро, зевая, - а ты как думаешь, Пыш?
– По-моему, он, просто, не адекватный, - равнодушно ответил поэт.
– Псих, больной псих, - согласился Паралличини, - ты прав, старина!
– Собака бешенная!
– с интонациями старой девы высказалась Мед.
– Вы не правы! Чудовищно не правы! От самых глубоких чувств он подарил ей эти алмазы, потому что не нашел в природе другого эквивалента для выражения своей любви!, - возвышенно и взволнованно заговорила Варвара Никифоровна, - он по-детски признается ей в своем бессилии, этот смелый, сильный человек!
– Да, дорогая, - сказал с улыбкой профессор Войшило, погладив её руку и прикрыв пледом, - если бы на этих алмазах не было крови больного проказой и убитого рыцарем торговца драгоценностями, мы бы поверили в любовь и благородство героя романса! Ситуация, весьма, жизненная, сколько заразы притащили крестоносцы в Европу с восточными побрякушками!
– И по закону исторического возмездия - навели беду на свои страны, - продолжил сонно Кро.
– Вот-вот!
– злорадно провозгласил Адриано, - Историческая отрыжка! То бишь, отрыжка истории!
Только Паралличини произнес фразу, заслуживающую высоких рейтингов за цитируемость, как дерево, под которым беззаботно рассуждали путники, затряслось, загудело, и над самым шалашом раздалось зловещее: 'Ха-ха-ха, ух-ха-ха!', и громкий неприятный скрежет резанул каждое ухо!
– Что это?
– еле слышно прошептала малышка Ро.
– Может те, с тяпками, окружают нас?
– одними губами прошепелявил Кро и добавил погромче в сторону лаза, - а зачем, ведь среди нас нет ни марксистов, ни дарвинистов?!
И тут за стенами их ветхого укрытия разразилось шумное и грозное сражение: затрещали кусты, затопали, как показалось перепуганным друзьям, копыта, и два исполинских тела с размаха ударились одно о другое, рыча, хрипя и повизгивая! Стены шалаша зашатались, с потолка посыпались елочные лапки, дамы зажмурились от ужаса. Под, не замечавший до времени острую металлическую штуковину в руках Пыша, привстав на колено, выхватил это единственное их оружие из руки отца, передал ему гитару и приготовился к бою.
За стеной раздавались свирепое рычание и вой, и так трещали кости и суставы, так рвались сухожилия и кожа, что каждый из сидящих в шалаше едва сдерживался, чтобы не закричать от напряжения и страха!
Злобные звуки и громкие удары, однако, начали затихать, и послышалось разгоряченное сопение и чавканье, хруст раздираемой на части туши. Затем, как показалось всей компании, исполин потащил тяжелое тело поверженного врага в сторону густого леса, издавая утробные звуки, от которых у путников холодело в груди.