ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

В ЛОВУШКЕ

Я проснулась в темноте, что-то шуршало в зловонной соломе. Крестная, Пенебригг, Нат? Или что-то еще…

Крысы?

Я сжалась. Я не хотела, чтобы они нашли меня.

Взмахнув связанными руками и ногами, я перекатилась и прислонилась к стене, почти сев. Но веревки натянулись, крепко сковывая меня.

Если веревки не поддавались, может, получится убрать кляп? Я потерла им о каменную стену, надеясь, что он сползет, но лишь оцарапала щеку.

Шорох стал громче. Что-то шло ко мне, я слышала тихое дыхание рядом с собой. Я отдернула связанные ноги, надеясь отпугнуть его.

– Это я, - прошептал Нат.

Его голос был неожиданностью, а потом его рука задела мой плащ, он искал кляп. Я успела подумать, что он свободен, а потом вздрогнула, веревка кляпа впилась сильнее мне в щеку.

– Тише, - сказал он и убрал кляп. Его пальцы принялись за узлы на моих запястьях, но он не касался моей кожи. Это было из-за того, что он знал, что веревки ее натерли, или потому что все еще не хотел так приближаться даже при таких обстоятельствах?

– Как ты освободился? – прошептала я.

– Есть уловки, - тихо сказа он. – Напряг мышцы, зная, какие узлы они используют. И немного удачи. Они были не так жестоки со мной, как должны были. Может, их отпугнули бинты.

– Твоя рука, - вспомнила я. – Она могла пострадать еще сильнее.

– Она еще работает. Это важно. И если из-за этого они недооценили меня, то мне очень повезло, - он последний раз потянул за веревки на руках. – Вот. Должно получиться.

Веревка съехала, он принялся за узлы на моих ногах.

Я вытянула онемевшие руки и встряхнула безжизненными пальцами.

– Как остальные?

– Я уже развязал Пенебригга, - сказал Нат. – Но он все еще без сознания. На его голове огромная шишка, и мне не нравится, как он дышит.

Веревка упала с моих ног, и я пошевелила покалывающими ступнями.

– А крестная?

Нат молчал.

– Ты ее еще не освободил? – спросила я.

Он не отвечал, и я нахмурилась. Они недолюбливали друг друга, да, но…

– Ее нет, - сказал он.

– Нет? – я не сразу поняла значение слов. – Она… умерла?

– Мне жаль, - тихо сказал он.

– Нет, - мой голос дрогнул.

– Не позволяй им услышать себя, - предупредил он голосом, что был не громче выдоха.

Я с ужасом прошептала:

– Что случилось?

– Она запаниковала, когда нас привели к комнате кормления, и бросилась на Надзирателей. В схватке у нее сполз кляп, и она завизжала.

Я вспомнила тот крик. Я уткнулась лицом в ладони.

– Они подумали, что она поет, - сказал Нат. – Запаниковали и ударили ее по голове. Было слышно, как хрустит кость. Думаю, она умерла еще до того, как они бросили ее сюда.

– Она здесь?

– Люси, не…

Но я уже ползла в темноте. Я отыскала край ее платья, а потом ее рукав.

– Леди Илейн?

Ответа не было. Я коснулась ее холодной безжизненной руки и поняла, что Нат прав: ее нет. Весь ее огонь – гнев, амбиции, страсть – угас.

Нат заговорил, казалось, вечность спустя.

– Люси? Нам нужен план.

– План?

– Чтобы ты попала к гримуару.

Потеря затмевала все, я чуть не рассказала правду, что я могла лишь присвоить гримуар, а не уничтожить. Но что-то сдержало слова. Может, холодный вес руки леди Илейн, может, боязнь реакции Ната. Я была уверена, что он разозлится. И он будет еще злее, если узнает, что я была готова принять гримуар.

Меня вело не желание, а отчаяние. Другие планы провалились. Скаргрейв вот-вот убьет нас, и кто знал, скольких еще, кроме нас. Леди Илейн была права: выход был лишь один, и я должна была это сделать.

Отпустив ее руку, я повернулась к Нату.

– Я снова себя скрою. Я могу петь тихо, стены здесь толстые…

– Нет, - сказал он. – Они услышат тебя. Здесь есть отверстия для воздуха…

– Если услышат, это к лучшему. Не нужно будет самим открывать двери. Когда они придут увидеть, что не так, я выбегу и отправлюсь к гримуару.

– А там две решетки, две двери и куча Надзирателей? – голос Ната был полон скепсиса. – Не выйдет. Теперь они ожидают невидимую Певчую. Они схватят тебя, увидев мерцание.

– Я должна попробовать, - возразила я.

– Это того не стоит. Есть другой путь.

– Другой?

– Да, - сказал Нат. – Но тебе он не понравится.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

БЕЗУМИЕ

Он был прав. Мне он не нравился. Ни капли.

– Через Вороновую яму? С ума сошел?