Где Солнцева прячется сейчас, Сурданян не ведал, и ему можно было поверить – настолько темные глаза Ашотика выглядели испуганно-щенячьими, когда он, повернувшись к Гоштынскому, клялся мамой, бабушкой и горой Арарат, которую, в случае его неискренности, должно было смыть очередным потопом. А вот место обитания лучшей подружки Солнцевой, той самой Агнии, о которой поминал бывший боксер, Сурданян знал прекрасно.

Девица Агния, в настоящее время Надежда Стрельцина, два года назад откупилась от его «опеки» и вышла замуж за бизнесмена средней руки. Сурик достал из внутреннего кармана пиджака бумажник, а из него крохотулечку-книжечку с адресами и телефонами. Он продиктовал номер и на словах очень подробно пояснил, как найти риэлторскую фирму, где под крылом мужа трудилась гражданка Стрельцина.

Оказывается, по старой памяти и рекомендации бывшей подопечной он недавно через посредство этой конторы приобрел себе квартиру. Спрятав бумажник, Сурданян принял стойку «вольно», чуть ослабив левую ногу, и преданно взглянул на Гоштынского, давая понять, что он сказал правду и только правду и безгрешен перед гражданином майором, как младенец, только что явившийся на свет.

Вадик вопросительно посмотрел на Гурова. Тот в ответ вполне удовлетворенно покачал головой. Большего от сутенера он и не ожидал. Лев Иванович даже не думал, что они так легко выйдут на телефон и адрес подружки Солнцевой. Правда, телефон служебный, поэтому на текущий момент бесполезен, звонить ночью бессмысленно.

Гуров исподлобья взглянул на Сурданяна и многозначительно предупредил:

– Надеюсь, вы понимаете, что наш разговор строго конфиденциален и о нем никто не должен знать?

– Могила! – прижав руку к сердцу и выкатив из орбит глаза, истово возопил Сурданян. – Вадим Александрович знает…

– Брысь! – перебил его Гоштынский и проследил взглядом за тем, как радостный сутенер исчезает за дверью. Похоже, тот и не мечтал, что так легко отделается от своего «опекуна» в погонах.

– Ну что, господа полковники, майоры и капитаны, – торжественно произнес Гуров и зевнул. – Дело совершили немалое, следовательно, можно и подумать о сне. Тебе, Вадик, отдельное спасибо. Знаю-знаю, что его в стакан не нальешь, поэтому сто грамм с прицепом за нами не заржавеет. Так что, коллеги, отдыхаем до утра. А завтра нам предстоят великие дела.

– Прямо Александр Македонский, – проворчал Крячко. – Что ни день – все свершения и как минимум великие.

– Македонский, так Македонский, – легко согласился Гуров. – В связи с этим выдаю диспозицию на утро. Ты, Саша, сразу двигаешь за получением санкции на обыск у тетушки Солнцевой и потом с опергруппой едешь к ней. Я сомневаюсь, что вы там обнаружите что-то стоящее, однако проверить надо, да и «долляры» Зеленского пора в кучу собирать для наследников. А мы со Стасом спозаранку посетим господина Мишу Зельдина, к которому запись на год вперед. Ну а дальше – посмотрим… Как говорится, главное – ввязаться в драку. Вперед, господа офицеры, по постелькам!

Высокопоставленный УИНовец, обещавший помочь Крячко, не подкачал. И уточнение о лагере в Коми, о котором сообщил Сурданян, ускорило процесс получения информации о гражданине Зелепукине Алексее Анатольевиче, русском, осужденном на одиннадцать лет за изнасилование гражданки Е. Солнцевой, с которой он был два года назад зарегистрирован в браке. Зелепукин отсидел свой срок от звонка до звонка и был освобожден из-под стражи в начале сентября. Догадки Гурова не только подтверждались в целом, но и всплывали кое-какие детали, которые полностью исключали сомнения.

В полученном досье было указано, что восемь лет назад бывший заключенный Зелепукин, работая на погрузке леса в вагоны, попал под сорвавшееся со стропил бревно и серьезно повредил себе позвоночник. Этим и объяснялась чересчур прямая, или «радикулитная», спина, о которой не раз говорили свидетели.

Но это были косвенные улики. Фотография из личного дела и отпечатки пальцев, переданные по факсу, окончательно исключали ошибку. Убийцей Зеленского был именно этот человек.

В деле имелась и еще одна серьезная информация. Говорилось о болезни Зелепукина. Гуров позвонил в санчасть и получил квалифицированную консультацию. Оказалось, что подозреваемый болел одной из разновидностей туберкулеза, которую называют «тюремной». И данная форма не поддается лечению. По срокам выходило, что бывший заключенный доживает последние месяцы своей жизни. Сильный кашель, на который обратила внимание продавец из магазина, вероятно, и являлся проявлением этой болезни.

– Да, веселая парочка, – аж закряхтел от изумления Крячко. – У Солнцевой – СПИД, у Зелепукина – нелечимый тубик. То есть они оба приговорены к худшему, и терять им нечего.

– Выходит, что так, – хмуро согласился с ним Гуров. – Ладно, хватит охать, поехали в клинику к Зельдину. И вот еще… На всякий случай, а вернее – чтобы не было обидно больно, как говорил классик, берем с собой оружие. Что, Стас, ты опять кобуру дома забыл? Зайди в соседний кабинет, займи до вечера. Встречаемся внизу у машины. Я к Орлову на пару минут забегу, сообщу, что утренний доклад отменяется и на шестнадцать у меня встреча с Зеленским у замминистра Свирского. Петр тоже туда обязательно поедет, как-никак – непосредственный начальник.

– Опять я испортил Орлову настроение, – сообщил Гуров Крячко, когда они уселись в машину. – Зашел к нему в кабинет, он как медный грошик, бархоткой начищенный, сияет.

А как услышал, что я сегодня у Свирского и в присутствии Зеленского-старшего докладываю о ходе расследования, сразу за сердце схватился. Сдает наш Петр. Ну да ладно, мы ему настроение подняли, мы и испортили.

– То, что испортили, понятно, – наморщил лоб Крячко. – А насчет подняли – это как? Он что, с утра по нашей милости радовался? С чего бы это?