Шрифт:
Наступал 1584 год.
ЦАРЬ МОСКОВСКИЙ
1
Ехали на собаках, в трудных и бездорожных местах шли на лыжах рядом с нартами.
У западного склона Урала Ишбердей поворотил свои нарты обратно. Ветер унес татарское прощальное приветствие.
Впереди на холме, над лесом, мохнатым от снега, виднелся деревянный крест часовенки и низко стлался дымок.
Почти полтора года не впделп приезжие людей, говоривших на одном языке с ними.
Пересев в сани, с присвистом проскакали по заметенной улице между черными избами, красуясь дорогими шубами.
Ночевали, ждали, пока в ямах ямщики сменят лошадей, и спешили дальше. Но слух о послах неведомой восточной земли, везущих сокровища, опережал казаков. Во встречном городишке к ним выходил поп с крестом. Народ толпился; стрельцы с алебардами на плечах очищали место боярину.
И снова — ветер, ни человека, ни зверя, пуховые, лиловые в сумерках сугробы глухой зимы. Только позади — тын на пригорке и сизая маковка церквушки.
Так миновали лесные погосты, купеческие города, где колокола гудели над бурым снегом торговой площади, волжские посады, с замками на дверях хлебных лабазов, похожими на гири.
И выехали наконец на большую дорогу.
День и ночь двигались по ней люди. Быстрой рысью проезжали конные ратники в синих кафтанах. Медленно тянулись длинные ряды груженых саней. Возницы дремали, намотав вожжи на колышек, изредка, приподнявшись, лениво нахлестывали кнутом лошаденок, и те, не изменяя шага, отмахивались хвостами. Везли мешки с зерном, с мукой, прикрытую рядном рыбу, каменную соль. И опять — новый обоз — зерно, рыба, мука и сухие красные ноги мороженых туш, как палки, торчащие из–под рогожи. Нескончаемая вереница саней с поклажей двигалась в одном направлении, туда же, куда ехали казаки, — будто там, впереди, жил исполин, которому вся страна посылала эти сотни обозов.
— Аль оголодала Белокаменная? — крикнули казаки молодому русоволосому парню, шагавшему за санями.
— В Москве ржи не молотят, — лениво, обрывком поговорки, ответил парень. Кнутовище в руке, рукавицы за поясом — мороз нипочем!
По бокам дороги строганые белые столбы отмечали поприща.
Ямщики споро перекладывали лошадей, не давая проезжим оглядеться на новом месте, и гнали коней так, что захватывало дух. Казаки дивились огромным ямским дворам. Чуть не полк конных людей мог бы поместиться в каждом таком дворе.
Но все чаще стали попадаться волости странного запустения. Сухой чернобыльник качался по ветру на полях. Черными, обгоревшими развалинами зияли пожарища деревень.
Вот проехали казаки Паншины выселки, Постниковы лужки, Плещеву выть. Пусто. Нету выселков, волкам выть в выти.
Клок гнилой соломы торчал из–под снега, стаяла грибом церковь с рухнувшей звонницей, с выломанными дверями и окнами. А на погостах — кресты, кресты…
— Чье село?
— А бог его знает, не сыщешь прозвания.
Нищие — голь кабацкая — брели по дороге. Пили в кабаках, по ямам и тут же валились в снег, пропив зипуны.
— Далеко ли, орлы?
И спрошенные глядели: диковинные проезжие, бояры не бояры и с купцами–толстосумами не схожи, одеты — окольничим впору, у двоих посеченные лица.
Вдруг кто–нибудь из казаков лихо подмигивал, и «орел» приосанивался — только голое тело светилось в дырах лохмотьев.
— За солнышком! Перья петелу щипать да волю выкликать.
— Астрахань славна арбузами, а мы гологузами.
— Аль я виновата, что рубаха моя дыровата?
Поговорочки, скоморошьи прибаутки — язык казакам знакомый.
— Ух, и сколько вас, шатунов!
— Русь с места стронулась…
— Куда ж она, матушка?
— А куда подале…
Кольцо поводил бровью.
— А в Сибирь? Не чуяли? Ждите–пождите, обратным путем всех заберем к атаману Ермаку.
В черных шлыках шли по дороге монахи. Монастыри белели на холмах, в безмолвных лесах, на крутых берегах рек. Никогда не было на Руси столько монастырей, как стало их в те годы, — бежали под монастырский покров боярские земли, чтобы укрыться в тихом и верном приюте от властной, перебиравшей людишек руки царя Ивана.
И воздымались над пустошами медные главы, а под каменными стенами лепились курные избы кабальных монастырских деревень.
2
Однажды казаки увидели как бы широкое сверкающее облако, дремлющее на горизонте. И вот вырезались башни и главы, островерхие кровли над темным разливом домов.
Захватив полнеба впереди, город причудливо поднял верхи своих стрельчатых колоколен, теремов, куполов, зубчатых стен, словно сказочный узор на раскинутом ковре.