По списку в нашем втором «б» числилось тридцать девять учеников, но теснота была такая, как будто на первый урок явились и родители.

Места занимали самостоятельно, и я ухитрился расположиться за круглой печкой – контрамаркой, стоящей на «камчатке». Рядом плюхнулся розовощёкий боровичок Миша Фельдман. Оценив ситуацию, я остался доволен. Зимой будет тепло, и от учительских глаз далековато. Что касается соседа, то в первый же день оценил свою удачу. Отец у Миши занимал пост начальника ОРСа, по другому – отдел рабочего снабжения – и единственное чадо всегда имело в портфеле приличный бутерброд или пару сдобных булочек. Но главное, что Миша не был жмотом и всегда делился. Кроме того, у него частенько появлялись деньги, что вносило в нашу дружбу определённый шарм и укрепляло взаимопонимание.

Учебный год начался с прозаичного колокольного звонка, прозвучавшего из рук школьного сторожа инвалида дяди Васи. Впоследствии я заметил, что звонок на перемену звучал у него значительно звонче и веселее.

Никаких торжественных речей, ни цветов ни нарядных костюмов, к которым привыкла теперешняя школа, не было. Буднично и прозаично, кругленькая, как колобок, учительница вошла в класс, поздоровалась, взяла в руки классный журнал и начала перекличку. Когда очередь дошла до моей фамилии, строго спросила:

– Это не ты ли неделю назад мне стекло рассадил?

– Что вы, – отвечаю, – быть такого не могло. Мама говорит, что я послушный мальчик.

– Вот как, – удивилась она и что – то отметила в тетради.

Нина Ивановна, так звали нашу учительницу, все науки преподавала одна. Даже чистописание, чёрт бы его побрал. С ним у меня сразу не заладилось. Перьевые ручки и непроливашки – чернильницы, которые приходилось таскать с собой, оставляли кляксы и помарки на тетрадных листах, как я не уберегал их от этого.

Зато на переменах у меня прекрасно получалась игра в пёрышки.

Учился я охотно, но без прилежания, и относился к середнячкам. Материал схватывал на лету, а за посторонние разговоры нередко наказывался и частенько грустил за классными дверьми.

Более всего мне нравились книги. Начиная с третьего класса, я запоем читал всё, что попадалось под руку. Читал всегда и везде: по дороге в школу, за обедом, на уроках и даже под одеялом с помощью фонарика, если мать под утро сердито выключала верхний свет. Мне нравилась литература приключенческого жанра и фантастика. Со своими героями я побывал в таких местах и повидал такого, что другому и на двести лет жизни не хватит.

Однажды снежной зимой я даже стал главным героем транспортного происшествия. Уткнувшись в книгу и не замечая ничего вокруг, я переходил дорогу и был сбит лошадью. Пустые сани вдавили мои ноги в придорожный снежок и проскользили полозьями по валенкам. Перепуганный возница помог подняться, убедился, что со мной всё в порядке, и разразился отборным, сочным матом. Агрессивное его поведение было настолько очевидным, что я поспешил уйти от греха подальше.

Не могу обойти воспоминанием про ещё одно важнейшее событие. В школу я ходил в первую смену и вставал рано. Обычно будили меня всей семьёй, но на этот раз я проснулся от постороннего шёпота. В комнате резко пахло лекарствами и ещё чем – то незнакомым. Иногда слышались сдержанные стоны матери. Я сразу сообразил, что присутствую при родах. Затаившись, как мышь, внимательно вслушивался в обрывки разговоров и пытался понять, что происходит за моей спиной, однако никакой подходящей картинки не вырисовывалось: моих познаний в акушерстве явно не хватало.

Через несколько минут раздался зубовный скрежет, мать ойкнула и замолчала, и в наступившей паузе резко заверещал голос новорождённого.

– Ишь, какой звонкий, – одобрительно обронила какая– то женщина, – богатырь!

В тесно заставленной комнатушке места для кроватки моему братцу не нашлось, и отец смастерил зыбку – небольшое корытце, подвешенное на крюк под потолком. По моей просьбе имя ему дали Юрий.

За летние месяцы я крепко сдружился с братьями Григоровыми – Вадимом, Федей и Толиком. Был у них ещё и старший брат – Виктор, но тот парень крутой, с нами не якшался и занимался чем – то таинственным и, как казалось, запретным. Все его уважали, но побаивались. Была и сестра Зинка, наша ровесница, на плечах которой лежало всё ведение домашнего хозяйства.

У Витьки имелась прекрасная голубятня на крыше сарая, и целая стая великолепных турманов, настолько неотразимых, что к ней всегда прибивались чужаки. Я с восхищением наблюдал, как Витька, заметив в небе чужую пару, немедленно поднимал на перехват свою сплочённую голубиную эскадрилью и заманивал её на свою территорию. Утром хозяева пленённых голубей отыскивали похитителя и на договорных условиях выплачивали ему выкуп. Это приносило ощутимый доход, а Витькины проданные голуби, как правило, возвращались домой.

Всё лето с Григоровской ватагой я бегал на озеро Смолино, настолько широкое, что напоминало море, и противоположный берег его просматривался только в ясную погоду. Кстати, и вода в озере, в точности похожая на морскую, была солёной. По этой причине, к всеобщему огорчению, рыбы в озере не водилось, и только спустя много лет здесь развели зеркального карпа. Расположенное на краю города, чистое, как родниковая вода, оно было излюбленным местом отдыха для всех горожан. Захватив по куску чёрного хлеба и пучку зелёного лука с солью, мы выдвигались на его окраины и бросали якорь в небольшом заливчике, с правой стороны, поросшей камышом. Вода здесь неглубокая, прогревается быстро, а дно песчаное и покатое. Конечно, лучше было бы пойти на водную станцию. Там и бассейн с разделёнными поплавками дорожками, и вышка для прыжков с трамплинов, и лодочная станция и даже буфет с газировкой. Единственное, что нас не устраивало, так это то, что за всё надо было платить.