— Конечно. Я так и понял. Ладно, — Рик скрипит зубами, — твои проблемы, я задрался повторять одно и то же. Вздумал получить игрушку, не получилось, так теперь все виноваты. Прими тот факт, что она умерла, и все.

— Останови здесь, — обрывает его Деймон и, открыв дверь практически на ходу, выскакивает наружу.

— Идиот, — выдыхает водитель, покачав головой, и нажимает на педаль газа.

Сальваторе распахивает дверь, едва не ударив выходящего мужчину в костюме, кивает на пункте администрации очередной блондинке и входит в лифт, одарив холодным взглядом других людей. Те ежатся, немного напряженно глядя на него, и спешат выйти на следующем этаже. Губы Деймон презрительно кривятся, и он закатывает глаза, прислонившись спиной к стеклянной стене.

Он и сам не понимает, почему до сих пор цепляется за прошлое. Сколько себя помнит, он вел двойную жизнь, одновременно светясь в благотворительности и контактируя с черным рынком и контрабандой. Когда-то он хотел быть лучше брата, пытаясь переиграть его по всем позициям, но в какой-то момент ему просто стало скучно быть хорошим, и он начал импровизировать. И он бы помог Энзо во время его проблем, если бы они не ненавидели друг друга с рождения, а причин для примирения не находилось.

Когда-то он правда любил Роуз, они сходили с ума друг от друга, думали, что это настоящая любовь, съехались буквально через неделю после знакомства, а через год поженились. Только им все это надоело буквально за пару лет, сначала пришла скука, потом равнодушие, а затем и ненависть. Несмотря на то, что развестись у них по каким-то непонятным причинам не получалось, они терпели друг друга в одном доме, заводили любовников, даже не скрывая этого, и каждый день все больше отравляли жизнь друг друга.

Десять лет назад… Вскинув голову, Деймон морщится, вспоминая приют и карие глаза ребенка. Силу, уверенность в них, нежелание погибать и сдаваться. Она была слишком взрослой для своих лет, она боролась, и это зацепило его. Он никогда не хотел ребенка, не желал просто тратить на него время, но ее он захотел иметь. Игрушка… Может и так, но сейчас это в любом случае уже не важно.

— Где она? — голос холодный и очень тихий, от чего волосы на голове Клауса встали дыбом, и он облизал губы, пытаясь справиться со страхом. Он боялся его, он слишком сильно боялся этого человека и этих глаз. Он просто не успел сбежать.

— Я… Я уже сказал, она умерла на следующий день. Она… — его голос дрожал, и он изо всех сил пытался вселить в него уверенность, прекрасно понимая, что безнадежно провалился.

— Ложь, — слово повисло в воздухе. — Она была не в том состоянии. Поэтому я отойду от своих принципов и задам вопрос ещё раз: куда ты дел девчонку?

— Я уже сказал…

— А я ответил. Кому ты её продал? Кто тебе предложил больше?

— Она… Она умерла… — упрямо продолжал он гнуть свое, осознавая, что подписывает себе смертный приговор и собственноручно забивает гвозди в гроб.

— Странно, — Деймон невесело улыбнулся, внимательно скользнув по его лицу взглядом, — в мире не так много человек, которых ты боишься больше меня. Значит, круг заметно сужается. Я выясню, кто это, а пока… — достав из кармана пиджака пистолет, он нажал на курок, и Клаус, взвизгнув, упал на пол, зажимая руками рану на ноге. Деймон презрительно фыркнул и убрал оружие, на его лице не проступило даже намека на сожаление. — Прекрати верещать, это кожа, а не мясо и даже не кость. Заживет, как на собаке. Но имей в виду, сука, — он сверкнул глазами, сгреб его воротник и встряхнул, заставив взвиться от боли, — если через неделю она не будет у меня, я прострелю тебе что-нибудь поважнее. Так что приятной дороги на тот свет и обратно.

А через пару дней он узнал о том, что Никлаус покинул страну, сменил имя и внешность, боясь расплаты. Деймон так и не узнал, куда он дел девчонку, что с ней стало. Он допускал тот факт, что кто-то мог ее перекупить, запросить денег больше, но мало кого Ник боялся больше, чем его. По его сведениям, таких вообще не было, однако ребенка он так и не нашел. Но даже сейчас, спустя двенадцать лет, он помнит о ней.

— Идиот… — Сальваторе недовольно качает головой, понимая весь масштаб своего безумия, и заходит в кабинет. Люди, которых он ненавидит, но которым должен улыбаться и периодически трахать, чтобы оставаться на верхушке их тупой пирамиды. Он презирает свою работу среди женщин, но ничего не остается, потому что в этом деле они настоящие профессионалы, да и к ним подлизаться проще, чем к какому-нибудь каменному боссу, которым он и является. — Доброе утро, дамы.

— Доброе утро, мистер Сальваторе.

Пообещать взглядом секс на столе одной, в туалете другой, намекнуть на вечер вдвоем третьей, поблагодарить за веселое похождение четвертой и закрыться в своем кабинете, с трудом удержавшись от того, чтобы сползти вниз по спине и вести себя, как капризный ребенок.

— Мистер Сальваторе, — слышится в динамике.

— Еб твою мать… — не сдерживается он и нажимает на кнопку. — Да?

— Вам что-нибудь нужно? — он так и видит ее коварную ухмылку.

— Да, пожалуйста. Зеленый чай…

— Без сахара, я помню.

— Все верно. Спасибо.

Он ненавидит свою жизнь. Ненавидит каждую ее секунду, в то же время понимая, что ему уже настолько на все наплевать, что он даже не хочет что-либо менять к лучшему или хотя бы пытаться сделать это. Ему просто надоело все вокруг, потому что смысла жизни, к которому он стремился в юности, больше нет. Есть лишь скука, равнодушие, беспорядочные половые связи, ненавистная жена, алкоголь, осточертевшие сигареты и он. Человек с именем, но без души.