— Ты не умрешь, слышишь? — он обхватывает ее плечи и слегка встряхивает, пристально глядя на нее. — Я этого не допущу. С тобой ничего не случится, Елена, никогда и ничего. И не потому, что так бы хотел Энзо, я так хочу. И с тобой ничего не случится. Ты будешь жить.

— Пока ты рядом, — сипит она, с трудом выговаривая слова, — а когда тебя не будет? Деймон, я… я ведь не смогу без тебя, как когда-то не могла без Энзо. Мне нужен ты. Скажи, скажи, что ты не оставишь меня, — Елена сжимает воротник его рубашки, дернув его на себя, и нервно облизывает губы, — пообещай, что ты никуда не денешься. У меня больше никого нет. Обещай.

Деймон смотрит на нее очень долгим и тяжелым взглядом, словно пытаясь подобрать правильные слова. И молчит, столько, сколько у него получается. Он проводит рукой по ее мокрой щеке, смывая пену, поправляет полотенце, прикрывая ее обнаженное тело, и выдавливает почему-то очень грустную улыбку. После чего качает головой и слабо выдыхает, на мгновение опустив глаза.

— Не могу.

====== 21. Чокнутая. ======

— Деймон? — Елена осторожно заглядывает в комнату и поджимает губы, глядя на огромную взбитую кровать, в центре которой на животе лежит Деймон. Она медленно подходит к кровати и неловко мнется, стараясь не думать, что, судя по положению одеяла, на Деймоне нет ничего. — Деймон?

— М-м-м? — неопределенно бормочет он, не открывая глаз. — Чего тебе, мелкая?

— Я хотела поговорить, — она упорно старается смотреть куда угодно, только не на его обнаженную спину и линию на позвоночнике, ведущую к бедрам. — Это можно устроить?

— Говори…

— А, может, ты хотя бы сядешь?

— Как я тебя порой ненавижу, — Деймон приоткрывает один глаз и зевает, потянувшись, — а вообще — кто тебе разрешил заходить в мою комнату без стука? А вдруг я с женщиной? Или голый? Хотя… — он делает паузу и проводит языком по губам, — второе «вдруг» больно реальное. Как на счет того, ребенок, чтобы отвернуться, м? — он косит на нее насмешливым взглядом. — Вот только не говори «чего я там не видела». Во-первых, я свято верю, что тебе хватило мозгов сохранить себя, а, во-вторых, я стесняюсь.

— Ч-что?! — Елена вмиг становится красной и складывает руки на груди, отойдя к окну. Ты хоть когда-нибудь не бываешь таким мерзким? Мне нужна твоя помощь, а в итоге ты все как всегда превращаешь в какой-то изощренный спектакль. Я уже могу повернуться?

— Конечно, поворачивайся, — Деймон поднимается и, потянувшись, лениво идет к шкафу, открывает дверь и достает боксеры, перебирая их, — только если потом тебе надо будет стирать память, запомни, что я не вампир. Придется жить с осознанием, что у меня между ног.

— Огурец? — насмешливо интересуется Елена, и он закашливается, выронив очередную черную рубашку, поворачивается и изумленно смотрит ей в спину, вскинув брови.

— Это самая странная ассоциация, которую я слышал. Но спасибо, что хоть не кабачок и прочие жертвы садоводов. Хотя я бы попросил тебя больше не употреблять это гадство по отношению ко мне, это убивает во мне мужчину.

— Я уже могу повернуться, м? — не дождавшись его ответа, она прижимает руку к глазам и поворачивается, ждет пару секунд, осторожно смотрит между пальцами и вдруг начинает смеяться. — Рубашка и трусы? Серьезно?

— Захлопнись, — озлобленно фыркает Деймон, закатив глаза, и поправляет рубашку, после чего берет со спинки стула джинсы и рывком надевает их, — откуда ты вообще такая наглая выросла? Ах да, тебя же мой братец воспитал, как же я мог забыть. Помню — об Энзо или хорошо, или никак, — опережает он ее, подняв руки. — Но, серьезно, прошло уже три месяца. Можешь, пора снимать траур?

— Я и не надевала его. Энзо бы не хотел, чтобы я уходила в депрессию. Для меня главное — это…

— Найти его убийцу и перед смертью заставить жрать его яйца, я помню твой жуткий план, который я одобрил, потому что он в моем стиле. Но все же. Как на счет небольшой паузы? — он садится на край кровати и проводит рукой по волосам, зевнув. — Я все эти месяцы как ненормальный копаюсь в этом деле, по миллиардному разу просматриваю записи, плачу бабки типа-свидетелям, которые нихера не видели, но деньги хотят. И что? Мы так ничего не узнали. И когда я говорю «ничего», я подразумеваю именно «ничего», потому что нам даже не удалось поднять какие-то связи или бумаги Энзо. Так что я понятия не имею, были ли у него враги, и, если были, а я уверен, что были, то кто они. Поэтому мы официально в жопе, — по слогам произносит он и пожимает плечами. — А о чем ты хотела поговорить?

— Вспомнил, с ума сойти можно.

— И, кстати, можешь перестанешь сверлить меня взглядом и нависать — и сядешь? — Деймон хлопает по месту рядом с собой. Елена выгибает бровь, оглядев постель, и он закатывает глаза, презрительно фыркнув. — Не переживай, ты никакую болезнь не подхватишь — я не трахаюсь на своей постели, много чести. Да и, если уж о больном, я не трахался уже очень долго.

— А почему? — она осторожно садится на край кровати, и он непонимающе смотрит на нее.

— То есть?

— Ну… почему все это время ты не звал кого-нибудь к себе? Потому что, как я поняла, секс для тебя важен.

— Важен, конечно. Для какого нормального взрослого человека он не важен? Вот только не начинай заливать про большую и чистую, идет? — Деймон морщится и смешно передергивает плечами. — Даже не хочу слышать размышления малолетки, слишком много ванилина.

— Я не верю в любовь, — обрывает его Елена, и он снова ошарашенно смотрит на нее, явно не ожидая такого ответа. — Да, я говорю, что любила Энзо, но это не та любовь, о которой все твердят. Я была ему верна, я была готова ради него на все, но это скорее благодарность, уважение. Но не какая-то романтика. Я не верю в то, что можно полюбить какого-то человека именно… именно так, — она неопределенно пожимает плечами. — Когда я была меньше, то пару раз натыкалась на детские сказки и читала про принцесс, про их историй любви и так далее…