Шрифт:
[144]
ся во всех направлениях и послушных скорее мета-физическому влечению к приращению бытия и к прибавочной деятельности, следствия которых и следствия их следствий были непредсказуемы. Только так природа и общество могли быть радикально изменены4. С ликвидацией ЭТОСА, ДРУГОГО, ГЕТЕРОНОМИИ и появлением у человека автономии все стало допустимым, осуществимым, изменяемым. Это вызвало невиданный до сих пор взлет рефлексии и рационализации и повлекло выдвижение и реализацию все новых и новых целей, появление все новых и новых потребностей, привело к многообразию целей и потребностей. Вместо того чтобы истолковывать себя с точки зрения всегда неизменного ДРУГОГО, должного, предопределения, предназначения, судьбы или смысла, человек, напрасно расходовавший ради всего этого метафизический избыток энергии, теперь понял, что нужно истолковывать себя с точки зрения своих собственных потребностей и хотений5. Но чего же он хочет?
Целерациональность заместила этос. Человек ставит цели, а цели должны достигаться рациональными способами. Действия, служившие целям, заданным извне, ни к чему не приводившие и, значит, напрасные, как и действия, достигавшие успеха ценой больших затрат времени, человеческих и материальных ресурсов, были устранены или заменены другими, более рациональными. Но какие цели и задачи поставил перед собой человек? Ретроспективно можно констатировать, что во всех областях культуры не было действий, являвшихся самоцелью, не ориентированных ни на актуальные потребности, ни на конкретные цели и, значит, ставших самостоятельными и объяснимыми только мета-физически, каковы, например, изменение ради изменения, революция ради революции, вооружение ради вооружения, искусство ради искусства, но были также действия, ко-
[145]
торые приводили или должны были приводить ко все большей физической и психической разгрузке. Ведь если пот, нужда и страдание без компенсирующего СМЫСЛА утратили смысл, их надо было устранить из мира. И вот своенравная некогда природа, бросавшая вызов человеку, становилась все более облагороженной и приспособленной к человеческим потребностям и чувствительности. И вот стали делаться коже-, носо-, губо-, руко- и задоугодные вещи и air conditioned*.Словом, благодаря нашей технологической культуре освобождения от чрезмерных физических усилий природа стала человеко-авто-угодной (вспомним наше сиамское отношение к автомобилю), став нашим другим телом. Все сводилось к тому, чтобы посредством аккомодации природы, рационализации целей и средств сделать ненужной борьбу человека за выживание, и одновременно дело шло к тому, чтобы производить и предоставлять те средства, которые должны отнимать у человека ощущение своей ненужности, помогая ему убивать высвобожденное и ставшее избыточным время, чтобы не было времени для ничто, в том числе для ennui.Утрата этоса, превратившая человека в демиурга целей в радикальном и широком смысле слова и способствовавшая, прежде всего, культуре разгрузки, вместе с тем лишила человека эмоционально-эстетического наполнения, которое ему пришлось теперь создавать искусственно, посредством искусства, хотя и не только6.
То, что искусство при этом должно заступить на место религии, связано, пожалуй, с истинно-эстетическими ожиданиями, которые правомерно предъявлялись к искусству, пока оно служило религии; и как считал еще Гегель, задача искусства состоит в том, чтобы чувственно являть идею, правда, он не объяснял, как такое воз-
* Кондиционированный воздух (англ.).
[146]
можно. Но не позже чем со времен Ницше искусство избавляется от своей парарелигозной роли (хотя многие и сегодня все еще не допускают такой возможности) и редуцируется в значительной мере к функции стимулирования, которую подметил Ницше7. Ведь там, где боги перестали воодушевлять, людям приходится воодушевляться самим. Иначе говоря, там, где ИСТИНЫ уже не очаровывают, ОЧАРОВАНИЕ становится единственной истиной. И на протяжении вот уже более столетия эта функция очарования у искусства не была незначительной до тех пор, пока оно могло инновационно-метафизически (и здесь в смысле promesse du bonheur)раздувать огонь все новых ожиданий и скандалов. Однако в конце концов в результате все учащающейся нео-витализации старья (неодикость, неоабстрактность, нео-и-так-далее), т. е. реанимации трупов, оно само себя инновационно-метафизически выхолостило и произвело настоящий и непростительный скандал тем, что стало уже не способно провоцировать скандалы.
Ныне ДРУГОЙ, этос, обязывающий человека, отличается тем, что, с одной стороны, он представляет собой ответ на его мета-физически обусловленную, устремленную к цели потребность, и, с другой стороны, как-нибудь и когда-нибудь он должен оказаться полезным для самооправдания. Таким ДРУГИМ был и polis,являясь одновременно оборонительным сообществом, и здесь возникает вопрос, может ли нынешнее общество для современного Я быть такого же рода ДРУГИМ, что, строго говоря, означало бы вместе с тем упразднение автономии. Polis как традиционное общество определялся общностью ценностей, происхождения, расы, территории, языка, представлявших для его совместно живущих членов общее расширенное Я-пространство, нарушение которого наносило ущерб каждому отдельному Я.
[147]
Автономия современного человека и отказ от должного в пользу человеческих желаний очистили традиционное общество от шлаков коллективно исповедуемых ценностей, передававшихся по наследству, и превратили его в современное целевое общество [Zweck-gesellschaft], общая цель которого утверждена путем согласительных процедур и есть не что иное, как мирное сосуществование автономных членов этого общества. Однако, с точки зрения автономного Я, такое целевое общество является не самоцелью, но лишь средством для жизни, которое оставляет на его усмотрение решать, стоит ли ему отказываться от своей автономии в пользу какого-нибудь этоса. Чем больше может быть игровое пространство прихоти и многообразия, тем меньше правил игры, т. е. законы и нормы совместной жизни редуцируются к необходимой норме, минимизируются до общего знаменателя, минимума ethics.Если в закрытых религиозных и идеологических системах тотальная и тоталитарно обязывающая гетерономия вела к гомогенизации людей, то автономия современного человека способствует гетерогенизации. Итак, минимальная этика представляет собой минимально равные ожидания по отношению ко всем членам современного общества и является предпосылкой приемлемости их различий, их инаковости. Сидят ли за моим обеденным столом черные, магометане, иудеи или атеисты, — важно, чтобы ими исполнялись подобающие правила приличия... Ведь наши идиосинкразии не столько идеологического, сколько эстетического рода. Однако целерациональность обусловливает и то, что современное общество все более оказывается обществом разделения труда которое как система с ее субсистемами и частями нуждается для своего функционирования в частичных, фрагментарных и мобильных людях (здесь я не буду подробнее рассматривать это). Пользуется спросом
[148]
уже не индивидуум, но dividuum*,который в качестве налогоплательщика компенсирует отсутствие тех благотворных коллективных действий, которые персонально исполнялись им в традиционных обществах.
ПЕРМАНЕНТНОЕ ИЗМЕНЕНИЕ окружающего нас мира, за которым стояло promesse du bonheur,христианское наследие отрицания настоящего и бонификации в будущем уже не могут быть бесспорной целью человеческой деятельности8. Наше мета-физическое condition humaine**,для которого цели служат лишь предлогом для ускользания от Я, выявлено. Вот вехи нашей 2000-летней христианской и постхристианской истории: утешение потусторонним раем как компенсация земной юдоли, затем утешения земные, сделавшие рай излишним, и наконец сегодняшнее бегство от Я в кибер-пространство. Раз эстетические сатисфакции не следуют больше за этическими трансценденциями или имманентными реализациями целей, они должны стать непосредственной целью нашей деятельности — в восприятии, aisthesis и переживании виртуальных миров. Это нужно для того, чтобы мы узнавали «истории переживаний людей», «которые вновь хотят чувствовать в этой процеженной и лишенной остроты культуре (курсив — Б. X.). Истории, которые начинаются там, где жизнь проходит впустую»9.
Так в теории.
Ведь глядя через окно на улицу, я все еще вижу людей, спешащих в церковь.
* Делимый (лат.). Ср.: Individuum- неделимый. ** Человеческое условие (фр.).
[149]
Примечания
1 См.; Heidegger M. Sein und Zeit. T"ubingen, 1953.
2 Субстанциальный этос имеет место там, где люди связаны общностью религии, языка, происхождения, морали, территории, расы и т. п. Чем выразительнее отличительные черты общности, чем сильнее Я идентифицирует себя с ней, тем сильнее обособление и враждебность но отношению к иноверным, иноплеменным, иноязычным.