Шрифт:
[119]
собы их изгнания и заклинания, привлечения их на свою сторону, себе на службу. И если первоначальная культовая деятельность была пропитана игровыми, художественными, эстетическими элементами, как показал Хёйзинга, и в чем с ним, кажется, согласен Адорно, то это, прежде всего, связано с тем, что такая культовая деятельность считалась не столько с критериями целе-рациональными, основанными на каузальном познании природы, сколько с психически-эстетическими, т. е. критериями playfullness*,забавы, экстаза, и что эта деятельность была, таким образом, в известном смысле свободной, не подчиненной законам необходимого, неизбежно так существующего [Soseienden] или так становящегося [Sowerdenden]. Ранние культурные проявления человека, ранние способы деятельности, ориентированные на результат или цель, были тем более определены, пронизаны психическими моментами, чем менее основывались на каузальном познании природы, на том, чтобы преследуемая цель предписывала бы деятельности последовательность и ритм. Впрочем, когда Адорно утверждает, «что все дошедшее до нас древнейшее искусство, пещерные рисунки, относятся к оптической области» и что «мало или вообще ничего не известно о музыке и поэзии того же времени»7, то это вполне может объясняться тем, что музыка и поэзия как акустическое и устное виды творчества до изобретения письменности не могли сохраняться и передаваться. Таким образом, речь идет об эфемерных искусствах, существующих подобно танцу лишь в процессе исполнения, но ни в коем случае не о том, что их тогда не было. Скорее можно предполагать противоположное, что именно звуковые формы художественной деятельности предшествовали изобразительным.
* Увлеченность игрой (англ.).
[120]
Для человека дело заключается не столько в том, чтобы устранять в мире причины своей озабоченности, но прежде всего в том, чтобы в себе преодолевать психическую озадаченность, т. е. все дело в психике. На это указывают все те же магические, действия, во время которых человек нечто вызывает не в physis,не в действительности, но лишь психически, всамом себе. И благодаря Фрейду и другим мы знаем, что примитивный человек, минуя природу, компенсировал недостающие способности посредством психического — верой во всесилие его мыслей. Итак, озадаченность, вовлеченность в мир посредством представлений о нем является мотивацией действий, первичной целью которых оказывается преодоление психической озадаченности. Тем не менее состоятельность такого преодоления как деятельности, связанной с постепенным познанием природы, соответственно зависела не только от психического, мнимого, снятия озадаченности, но и от устранения действительных ее причин. Однако то, что теперь речь идет о преодолении озадаченности посредством экстаза, транса, трансцендентного блаженства, упоения, свидетельствует, что эти способы преодоления порождаются там, где религиозная деятельность уже не оказывает влияния и имеет лишь символическое эстетическое значение.
Деятельность, ориентированная на некий эффект по отношению к кому-то или чему-то, реально существующему или только представленному, чему-то ощущаемому или химере, человеку, вещам или духам, предполагает представление о том, что хотелось бы осуществить (позитивное ожидание), или представление о том, что хотелось бы предотвратить (негативное ожидание). Эти ожидания желаемого или внушающего опасения, ожидания нужных для Я результатов имеют тем больше шансов осуществиться, чем более фундирована в действитель-
[121]
ности связь между действием и желаемым результатом. Так могло быть в примитивных культурах при изготовлении орудий труда, заготовках продуктов питания, обработке земли, определенных отношениях к сородичам, животным, растениям; причем приходилось постоянно учитывать, что другие люди являются такими же субъектами деятельности, и это обусловливало границы для их инструментализации, прежде всего, там, где они были сильнее, могущественнее. Тем не менее намерения и действия по отношению к вещам и живым существам зачастую определялись не только со стороны их эффективности, но и исполнения желаний или опасений, проекций и предположений, а успех деятельности не соотносился с самой деятельностью, не имел или почти не имел отношения к действиям и используемым средствам. Это можно сказать о магических ритуалах, связанных с дождем и плодородием, о шаманских методах исцеления8. Часто различные действия преследовали одну и ту же цель, или одинаковые действия предпринимались с разными целями. Если попытаться найти общий знаменатель этих действий, то его можно обнаружить в сфере психики, в состояниях экстаза, транса, упоения, в которых осуществлялись эти действия таким образом в магическом, эстетическом. Ввиду опасностей, грозящих со стороны природных сил, зверей и чужих, враждебно настроенных людей, примитивный человек в своем бессилии перед могущественной природой заручался поддержкой предполагаемых высших могущественных существ, духов и богов, чтобы с их помощью совершать то, что одному ему не под силу. Пытаясь извлечь выгоду из общения с ними, человек околдовывал их, танцевал в их честь, приносил жертвы, льстил, добиваясь их благосклонности. Издавна искусство, танец, а впоследствии и религиозное искусство, литургия, живопись, архитектура имели функцию не только приводить танцующих,
[122]
участников культа в экстаз, транс, упоение силой, но и очаровывать самих богов.
Я говорил, что эстетическая деятельность непосредственно происходит из скуки как мета-физической потребности человека, чтобы разворачиваться за пределами физических потребностей лишь ради времяпрепровождения, экстаза, развлечения действующего, ради психического возбуждения. Я говорил о целеориентированной или целерациональной, или стратегической деятельности, благодаря которой действующий стремится вызвать некое изменение в мире. Об этической деятельности я говорил как о такой, которая не является ни эстетически бесцельной9,ни ориентированной на цель в мире, но совершается ради ДРУГОГО. При этом индивиду не отдается на откуп успех, результат его деятельности, а некое определенное действие ради определенного результата он совершает не по своему усмотрению и прихоти, поскольку сам индивид находится в распоряжении ДРУГОГО, чью волю ему приходится исполнять. Тогда это и есть основанная на мета-физической потребности идентификация Я с ДРУГИМ, например с Богом, высшим могущественным существом, или каким-либо иным ДРУГИМ, например кланом, обществом, заботящимся о том, чтобы Я действовало ради ДРУГОГО. При этом деятельность-ради-ДРУГОГО понимается в широком смысле, а именно, она направлена на ДРУГОГО (Бога, нацию, общность) не специфически-содержательно в форме, например, молитвы, богослужения, общественной службы, но вбирает в себя всякое человеческое действие, даже биологические процессы и отправления, если они осуществляются намеренно, происходят ради-ДРУГОГО. Ведь это не одно и то же, как я показал на примере бывшего секретаря IBM, печатать ли всю жизнь на пишущей машине IBM письма для IBM или для БХАГАВАН, индийского полубога10. Стро-
[123]
го говоря, здесь уже речь идет не столько о деятельности-ради-ДРУТОГО, сколько о бытии– ради-ДРУГОГО. Вопрос, о котором здесь постоянно заходит речь и к которому после многообразных попыток, в виде как бы сужающихся кругов, я вновь приступаю, чтобы ответить на него в какой-то мере систематически, звучит в измененной форме следующим образом: как возможно то, что человек, живя ради своего Я, т. е. ради эстетического, может одновременно существовать и действовать ради ДРУГОГО; или: как получается, что желаемое конвертируется в долженствование. Чтобы ответить на этот вопрос, мне нужно, прежде всего, тщательнее рассмотреть мотивации и цели деятельности, а также их основания. Нужно показать, что вовлеченность, которая была terminus для того, чтобы эстетическую, мета-физическую прибавочную деятельность конкретизировать в определенную, ориентированную на успех, прибавочную деятельность, становится самостоятельной длительной вовлеченностью, долговременным аффицированием и в этом статусе определяет человека в его деятельности. Деятельность предполагает основание, потребность действовать, а цель состоит в удовлетворении этой потребности. Поэтому только от рода потребности зависит, нуждается ли деятельность, удовлетворяющая потребность, в обращении к миру и в какой мере, каким образом, т. е. нужно ли что-то изменять в мире. То, чем потребность удовлетворяется, представляет для действующего ценность, а определенные вещи в мире со стороны таких физических потребностей, как секс, голод, жажда, имеют ценность в функции их способности удовлетворять эти потребности: женщина, кусок хлеба, глоток воды. Они обладают инструментальной ценностью в аспекте удовлетворения этих потребностей, и как только произойдет копуляция, утолятся голод и жажда, они потеряют свою инструментальную потребительную ценность. Как по-
[124]
требительные ценности они будут безразличными человеку до тех пор, пока потребности не возобновятся.
Но деятельность человека определяется не только физическими потребностями воспроизводства, самосохранения, защиты от непосредственной внешней угрозы. Как существо, которое может скучать, человек имеет мета-физическую потребность, превосходящую сиюминутные физические потребности и побуждающую его к чему-то большему, чем их удовлетворение. Эту потребность мы определяли как предпосылку, a priori всякой прибавочной деятельности: от игры и целеориентированных действий до этических поступков. Скука означает способность людей опережать себя во времени и желание избавляться от времени, которое предвидится слишком затянутым. Я способно духовно опережать как самого себя, так и мир в его бытии и становлении. Поскольку человек не только чувственно воспринимает мир в его сиюминутной данности и психически аффицируется этим восприятием, что вызывало бы очень примитивные реакции (например, упомянутое бегство от демонов), но способен также духовным видением представлять мир в его будущем, в его возможностях" и еще быть аффицированным этими представлениями, постольку его задевает расхождение между действительно воспринимаемым миром и возможным, представляемым. Это расхождение, противоречие придает конкретность мета-физической прибавочной деятельности. Вследствие представления о лучшей действительности может провоцироваться негативное восприятие существующего мира и недовольство им, так что одно лишь представление о дворце вызывает у человека недовольство хижиной, в которой он счастливо жил до сих пор.
Озадаченный миром человек действует не ради удовлетворения возникающих физических потребностей,
[125]
однако и не только из-за скуки, чтобы провести время. Озадаченный миром человек становится в своих действиях посредником между миром, данным в чувственном восприятии, и возможным, надлежащим, деятельно достижимым миром мечты; он действует ради преодоления противоположности между ними. Итак, озадаченность или вовлеченность представляют собой ту психическую мотивацию деятельности, ту потребность, вызванную, с одной стороны, чувственным восприятием мира и, с другой стороны, духовным видением, идеей мира (здесь можно говорить об идеальных потребностях в противоположность физическим), из-за которой человек действует уже не только непосредственно ради самого себя, но, аффицированный миром, Другим, вырывается из своего Я, понуждаемый изменять что-либо в мире. Благодаря провокации деятельность впервые обретает цель, которая уже не замыкается на собственном Я с его непосредственными потребностями, а вынесена вовне, в мир, направлена на Другое. Тем самым человек из существа, детерминированного инстинктами, каузально определенного и обусловленного, превращается в существо, определяющее само себя, т. е. телеологическое, трансцендирующее свое Я к Другому, к цели. Если Маркс говорит о том, что животное желает того, в чем нуждается, а человек, напротив, нуждается в том, чего желает (а я как-то задался вопросом, что же делает человека желающим все большего для того, чтобы он еще больше нуждался?), то вовлеченность в ее позитивной форме могла бы быть тем terminus,который лучше всего воспроизводит нужность желания или конкретно желаемого. Аффицированный возможностями мира, своим Другим12, своим «еще-не» наличным, идеей мира лучшего, более красивого и приятного, которая аффицирует психику как уже что-то наличное, человек может действовать сейчас, в данный момент, хотя успех