Шрифт:
Ивана Павловича в стойбище побаивались. Однажды он потребовал от мамок, чтобы они вскипятили как можно больше воды, и заставил вымыться все стойбище.
Чевгуну-старшему понравилась теплая вода. Он сидел в корыте, плескался, как ребенок, и, вздрагивая от удовольствия, шлепал себя по ягодицам, приговаривая:
— Эх, вода! Вот это вода. Никогда я еще не знал такую воду.
Его несовершеннолетняя мамка мыла эту замшелую спину, дряблые волосатые и сморщенные кривые ножки, ножки новорожденного.
Тело других стариков не доверяло теплой воде, трусило, словно это была не вода, а зверь.
Доктор ходил из зимника в зимник мыть упорствующих. Он был весь в мыльной пене.
После мытья он всех поблагодарил, а Чевгуну-старшему не пожалел, снял с себя и подарил новые кальсоны.
На него обиделся Низюн, богатый человек.
— Где это видано, — сказал он, — чтобы человека насильно мыли в теплой воде. Я сорок лет живу. Хочу — моюсь, хочу — не моюсь. Я хозяин своим предметам — своему носу, своим ушам, своей бороде. Не ты! На такое дело жаловаться надо. Где здесь власть?
— Хотя бы и так. Я здесь власть, — сказал доктор.
— Врешь. Ты не власть. Ты только лечишь, шаманишь, беспокоишь народ. Надо бы на тебя пожаловаться.
— Жалуйся.
Низюн пожаловался, съездил — легкий человек.
— Сам просит, — говорил он. — Ну, я и пожаловался, раз просит.
Ездил он на собаках, а вернулся на чем-то большом, вроде оленя, но безрогом, на чем-то тихом.
— Его зовут лошадь, — объяснил Низюн. — Мне сказали: «Возьми его, пожалуйста». Власть подарила, потому что я справедливый человек.
Сказав это, Низюн забрался на коня.
— Tax! Tax! — крикнул он на лошадь. Так кричат на собак.
Лошадь мотнула головой и пошла покачиваясь. У нее были длинные желтые зубы, как у самого Низюна.
Сидя на коне, Низюн был выше всех. Он задушил шесть собак и угостил собачиной стойбище.
— Ызь, [4] — сказали ему старики. — Разреши нам выбрать тебя в совет.
— Ладно, — сказал Низюн. — Выбирайте.
Доктор был против. Никто от него этого не ожидал. Выступил против хорошего человека. Это он потому выступил против Низюна, что тот ездил на него жаловаться. Всякому понятно.
4
Ызь — хозяин.
Ызь обиделся, он молча сел на коня и грустно покачал головой.
— Tax! Tax! Как это все несправедливо.
Старики шли за ним и уговаривали его вернуться.
Но ызь председательствовать не хотел.
— Сами знаете, семья да столько собак. Дел сколько, — сказал он. — Ну, да ладно, раз просите.
Человек строгий и находчивый, ызь оказался председателем каких мало. Шаману он запретил шаманить.
— Ты враг советского правительства, — сказал он шаману.
— Ладно. А куда мне идти? — спросил покорно шаман.
— Куда хочешь: в лес иди, хочешь — плыви в море. Я дам тебе свою лодку.
За шамана заступились его родственники. Как-никак шаман был старик. Куда он пойдет? Медведь — и тот задерет, рыба — и та обидит. Пришли родственники шамана к Низюну, принесли ему подарки. Но Низюн знал законы. Подарков он не принял, а родственников шамана прогнал.
Глава третья
В Нань-во на пришельцев смотрели косо.
Старики считали, что Водка поступил нечестно, украл у судьбы своего сына, уехал от смерти на чужих собаках, украл у мертвых нарту и собак.
— Я вернул мертвым собак, — оправдывался Водка.
Старики качали головами. Будь они на месте Водки, они бы сидели дома и ждали.
— Судьбу не обманешь, — сказал Водке Чевгун-старший. — Смерть и здесь тебя найдет. Ты задолжал ей сына. Навлечешь на нас беду. Зря мы тебя пустили.
И, словно в оправдание его слов, подул сильный ветер. Ветер дул, откуда вставало солнце, с моря и с гор, откуда приехали Водка и сын его Ланжеро.
Ветер вошел в Ланжеро, в рукава, в уши, в нос, в рот, Ланжеро прибежал с полным ртом холодного ветра.
Он хотел выплюнуть ветер, кашлял, но ветер был внутри его, Ланжеро кашлял, но не мог избавиться от ветра.
Доктора не случилось. Ланжеро лежал в углу, полный ветра, и ему казалось, что это мать, что мать дует ему в уши и в рот свои сильные песни, смешанные с дымом, и дым больно щиплет внутри.
Старики ждали судьбы, но судьба задержалась, может, зашла к кому по дороге или сбилась с пути. И, чтобы помочь судьбе, старики сделали вот что. Они посадили мальчика в лодку, в сонную руку они дали ему весло и оттолкнули лодку от берега.