Шрифт:
— Гость, никак, с того света.
— Отойди-ка ты, Омелькин.
К Ланжеро подошел краснолицый парень.
— Держись за меня, — сказал он. — Вот так.
— Веди его сюда, Воробей.
Парни окружили Ланжеро, подвели его к столу, сняли с него мешок и стали стаскивать обледенелые торбаза. Их руки коснулись его, дотронулись до его спины, до его плеч, это были грубые, ласковые руки. Но Ланжеро смотрел мимо них, оглядывался, словно кого-то искал. Песня наполняла комнату, голос девушки был здесь, но девушки здесь не было, ни одной женщины, даже старухи.
— Здесь кто-то есть, — сказал Ланжеро.
Парни на него посмотрели.
— Что-то ее не видать.
Парни его сначала не поняли.
— Где она? — спросил Ланжеро. — Песня ее здесь.
Парни расхохотались.
Тот, которого звали Омелькиным, принес вещь, вроде ящика. В ящике жил голос. И Ланжеро понял, что девушки здесь нет, может, даже она умерла, что здесь только один голос, песня отделена от девушки, что это всего-навсего дерево и еще что-то, просто-напросто вещь.
Отчаянье вдруг вернулось к нему, будто здесь tie было людей, точно он был один среди звезд, и он отодвинул от себя вещь и заплакал, плакал он тихо, и вместе с отчаяньем; он чувствовал и радость, — он жив, рядом люди, их много, и девушку, хозяйку голоса, он найдет.
Ланжеро проснулся. Вместо неба был потолок. Ланжеро вытянул руку и дотронулся — теплая деревянная стена.
Он лежал среди людей. Люди спали. Он дотронулся до них, — да, это были люди.
Как хорошо лежать и думать, медленно думать.
«Вот я здесь поживу, — думал Ланжеро. — Посмотрю и пойду дальше. Что там дальше?»
Он поднялся, осторожно перешагнул через спящих, распахнул дверь и вышел под звезды.
Ветви покачивались, ночь шла, ветер шумел, как река. Ланжеро шел в сторону ветра. Он увидел большую просеку, русло ветра. Стояли пни. Лежали срубленные деревья. Их было много. Ланжеро шел, но просеке, казалось, не было конца.
Когда он вернулся, дома ожили, люди бежали, что-то крича на ходу. В руках у них были пилы, топоры.
Ланжеро стоял; казалось, о нем забыли. Дома были пусты.
Все ушли.
Он пошел туда, куда ушли они.
Глава седьмая
Никогда еще Ланжеро не видел так много людей. И люди были все в штанах — одни парни; ни женщины, ни ребенка, ни старухи, ни старика.
Должно быть, приходила сюда беда; вымерли все дети и старики, девушки и старушки. Вот беда так беда.
Ланжеро остановился возле маленькой речки. По ту сторону речки стоял длинный парень, что-то насвистывая. Парень смотрел на Ланжеро. Ланжеро глядел на парня. Долго они так стояли, и обоим стало смешно. Ланжеро перескочил через речку и, протянув руку, дотронулся до парня.
— Что ты меня трогаешь? — спросил парень. — Не видел, что ли?
— Удивляюсь, — сказал Ланжеро. — К человеку привыкаю. Давно людей не видал.
— Привыкаешь? — сказал парень. — Привыкай, привыкай.
Ланжеро сел па пень возле парня, достал кисет из беличьей кожи, трубку и, закурив, спросил:
— Мамка твоя где?
Парень усмехнулся.
— Нет у меня мамки.
Тогда Ланжеро спросил:
— Где твоя сынка?
Парень рассмеялся.
— И сына тоже нет. Еще не родил.
Тогда Ланжеро спросил:
— Есть ли у тебя отец?
— Имеется, — ответил парень. — В городе Улан-Удэ, далеко.
Тогда Ланжеро спросил:
— Как называется это стойбище?
— Какое же это стойбище? — ответил парень. — Это комсомольский леспромхоз. Лесорубы мы. И ты тоже будешь лесоруб.
Тогда Ланжеро спросил парня:
— А как ты называешься?
— Называют меня Мишей, — ответил парень. — А фамилия у меня горбатая, хотя горбатых в родне нет. Горбунов я, а ты кто?
— Я Ланжеро.
— А по батюшке?
Ланжеро молчал, он не понял. Парень понял, почему Ланжеро молчал.
— А по отцу как? Есть же имя у твоего отца?
— Отца зовут Водка.
— А мать спирт, — добавил парень, — а сестра поллитровка, а дядя спотыкач. Славная фамилия.
Ланжеро растерялся от всех этих слов.
— Значит, Ланжеро Водкович Пивоваров. Очень рад. А я Михаил Сергеич. Есть у нас еще один Мишка. Так он директор, а я нет.
— Мих… Мих, Михаил Сергевич. — Ланжеро чуть не захлебнулся, едва выговорил.
Парень подмигнул.
— Что ж так весело зовут твоего папашку? Пьет?
Ланжеро понял.
— Нет. Купец один крестил. Купец дал имя. Купец был из ваших.
— Из наших? Нет среди нас купцов. Мы комсомол. Знаешь такое слово, нет?
— Слыхал.
— Из ваших, — парень повторил это; он, казалось, на что-то рассердился.