– Это будет великолепно! – захлопала в ладоши „теща“.

– Я не понимаю, – нахмурилась Марина.

– А понимать тут нечего! У меня есть кое-какие дела в Петербурге. Дня на три, на четыре. Ты же будешь заниматься своей косметикой… Разве я не прав? Вечерами мы будем гулять по городу. Я тебе покажу все, что знаю сам. Увидишь, все будет хорошо!

– Ну, я не знаю, – нерешительно произнесла Марина.

– Соглашайся! Чего, ради всего святого, ты думаешь? – возмутилась мать.

– Мама, отправляйся домой. Уже поздно, – раздраженно попросила дочь.

– Но я еще… – начала Светлана Петровна, но тут же смолкла, увидев, что Полич делает ей какие-то знаки.

Он старательно делал ей „страшные“ глаза и показывал ими на дверь. Постепенно, хотя и с трудом, до „тещи“ дошло, что он имел в виду. Она сразу же поднялась, начала суетливо собирать свои вещи. Полич и Марина не обронили ни слова, пока Светлана Петровна, кряхтя, как огромная избушка на курьих ножках, не покинула квартиру.

– Ты умеешь уговаривать, – усмехнулась Марина.

– При чем тут уговоры, – притворно обиделся Полич. – Просто удачное совпадение. Мне вообще-то нужно решить там кое-какие вопросы, а ехать одному не хочется.

Конечно, никакого совпадения тут не было. Виктора Павловича не ждали в Петербурге ни дела, ни нерешенные вопросы. Все было куда проще. Он хотел оказаться с Мариной вдалеке от этих мест, где все напоминает ей Сергея. Там они будут одни, за тысячи километров от этого треклятого суда, голосистой „тещи“ и привычного уклада жизни. Уезжая из дома, человек как бы сбрасывает груз повседневных забот и становится другим – более свободным, более открытым для новых впечатлений и новой любви. В этом Полич не раз убеждался на собственном опыте.

– Мы остановимся в потрясающей гостинице, – грезил он. – Знаешь, я всегда там останавливаюсь. Там есть какой-то аромат старины, ушедшей романтики. Нечто такое… – он помахал в воздухе рукой.

Но это было в мечтах, поскольку Марина, не посвященная в полет его буйной фантазии, была безмерно удивлена.

– Но для нас бронируются места в совершенно другом месте.

„Осторожно! Главное – не спугнуть ее“, – взял себя в руки Полич.

– Это неважно, – он положил руку на плечо Марины. – Прости меня, я не хотел ничего дурного. Просто я подумал… – он казался таким беспомощным, что Марине стало его искренне жаль. – Мы ведь можем остановиться в соседних номерах.

Марина раздумывала. В конце концов, чем она рискует? Провести несколько дней в сказочно далеком городе, вдали от привычной суеты, неужели в этом есть что-либо предосудительное? Помочь Сергею в данный момент она все равно не сможет. Ей остается одно: сидеть дома, общаться с матерью и ждать, ждать непонятно чего. Внезапно ее охватила почти детская радость. Конечно, она поедет! Кто сказал, что хранить верность можно, только замуровав себя в четырех стенах? Она поедет, чего бы ей это ни стоило. Сергею можно ничего не говорить. Зачем его зря расстраивать. Ведь у женщины могут быть свои маленькие секреты!

– Когда едем? – рассмеялась она.

У Полича отлегло от сердца.

Вынужденое безделье тяготило Елизавету. Свободная от процесса неделя тянулась подобно резине. Дубровская попыталась было найти Дьякова, чтобы проверить информацию, полученную от Коровина. Но тот, видимо, наверстывал потраченное на процесс время, облапошивая свою доверчивую клиентуру. Мотаясь с утра до позднего вечера по городу, он почти не появлялся в своей юридической консультации. Да, судя по всему, он и домой-то забегал только для короткого отдыха, чтобы утром, осоловелому от короткого сна, мчаться дальше. Куда-то запропастились Полич с Мариной. Словом, заняться Елизавете было решительно нечем. Она составила несколько запросов по делу Петренко. Это было скорее данью привычной адвокатской рутине, чем вызывалось хоть какой-нибудь необходимостью. Итак, запрос в больницу о состоянии здоровья матери своего подзащитного, в воинскую часть – насчет характеристики рядового Петренко, в школу – об успеваемости и условиях развития Сергея, в федерацию бокса – о его спортивных достижениях. Затем работа пошла медленнее – запросы в общество собаководов, в химическую лабораторию, в общество охотников. Вряд ли Елизавета могла объяснить толком, что это даст для защиты Петренко. Говоря адвокатским языком, она просто „отрабатывала гонорар“. Ей платили деньги – она делала свою работу или, во всяком случае, создавала видимость такой работы. „Зато в нужный момент я вытащу эти бумажки и аргументированно докажу, что Сережа Петренко рос в благополучной семье, звезд в школе не хватал, но и в хулиганах не числился; отслужил в армии, получив несколько дежурных поощрений; был мастером спорта по боксу“. Она старалась не думать о том, что суд, выслушав все эти доводы и приобщив к делу ее бумаги, привычно сошлется в приговоре: «…суд учитывает положительные характеристики подсудимого с места жительства, учебы и военной службы…», но ощутимого смягчения наказания все-таки не будет. Действительно, есть ли кому-то дело до того, что убийца в детстве был примерным октябренком, собирал макулатуру и всегда здоровался с соседями? Короче, было от чего впасть в меланхолию.

«Стороне защиты в скором времени будет предоставлена возможность допросить в судебном заседании своих свидетелей. Поэтому я просила бы вас, – Фрик выразительно взглянула на адвокатов, – не тянуть время попусту, а заранее позаботиться об их явке. Теперь у нас, как вы знаете, состязательность в процессе, так что пользуйтесь своими правами, закон вам это позволяет».

Это было сказано на одном из последних судебных заседаний и означало лишь одно: обвинение заканчивает представлять свои доказательства, затем наступает черед защиты и, наконец, следует неизбежный финал судебного поединка. Каким он будет, Елизавета уже предчувствовала. Но чему быть, того, естественно, и на козе не объедешь, поэтому надо в срочном порядке решать проблему: как закончить процесс и не опозориться. «Стоило бы нанести визит Василию. Как-никак, это мой единственный свидетель, – размышляла Лиза. – Окупятся ли триста долларов Полича, трудно сказать, но попытаться все-таки стоит».

Она заранее набросала на бумаге примерный план выступления свидетеля, а также те вопросы, которые она намеревалась ему задать. Дело оставалось за малым – навестить Василия и заставить его выучить нужные ответы, как отче наш.

Ресторан «Кактус» встретил ее немексиканской прохладой, особенно приятной в невыносимо жаркий летний день. Елизавета прошла в общий зал, заказала апельсиновый сок и в ожидании Василия коротала время, лениво наблюдая за немногочисленной публикой. За соседним столиком она узрела своего коллегу Ромашкина. Тот был чрезвычайно занят забалтыванием очередной легкомысленной жертвы своего темперамента, поэтому не обратил внимания на Дубровскую.