Гостиная забита людьми, в основном моими тетками и дядями, и несколькими другими. Меня скрутили почти в ту же секунду, как я вошел в комнату. Людям хочется возиться со мной, это ясно. Я пытаюсь не выглядеть слишком раздраженным, но это меня охрененно бесит. Я изо всех сил стараюсь сохранить лицо нейтральным и как можно более благодарным. Но это трудно, потому что мне не пять лет, и я не наслаждаюсь, когда тетки кружатся вокруг меня, норовят обнять и напоить меня чаем и все такое.

Я умудряюсь все-таки отбиться от тетушек и нахожу маму на кухне с тетей Джинни. Они обе выглядят так, будто всю ночь не спали, и я и не думаю, что они могли. Удивительно, но они не делают ничего кроме того, что сидят за столом и смотрят друг на друга. У обеих по чашке чаю, но ни одна из них не пьет. И когда я вхожу, обе несчастно на меня смотрят, только мама тут же старается выдавить улыбку. Не знаю, зачем она даже старается, но я ничего не говорю.

Сажусь рядом с ними, прежде чем они могут встать и начать меня обнимать. Ничего не говорю, просто ставлю руки на стол и кладу на них подбородок.

– Бабушка пришла с тобой? – спрашивает мама, протягивая руку, чтобы откинуть волосы с моих глаз. Я не обращаю внимания. Качаю головой:

– Нет, она сказала: у нее какие-то дела.

– Ты поел? – она все еще держит руку в моих волосах, и это довольно приятно.

Но я закатываю глаза на ее вопрос:

– Она наготовила столько еды, что можно было весь Хогвартс накормить, – многозначительно говорю я, и мама улыбается почти искренней улыбкой.

– Так она обычно и делает, – соглашается она.

Лэндон вбегает в комнату, немедленно влезает на стул рядом с тетей Джинни и забирается ей на колени.

– Они не оставляют меня в покое! – объявляет он, явно раздраженный. Все смеются, точно понимая, о чем он говорит. Удивительно, но ничей смех не выглядит наигранным. Тетя Джинни даже заходит настолько далеко, что протягивает руку и щипает его за щеку. Лэндон хмурится и отклоняется:

– Ну только не ты тоже!

– Если бы ты ни был таким чертовски милым…

– Я не милый! – вызывающе отвечает он, а потом замечает меня. – А ты откуда взялся?

– И я рад тебя видеть, – с сарказмом говорю я. Потом встаю и достаю из кармана пальто маленький бумажный пакет. – Бабушка прислала тебе это.

Лэндон открывает пакет и достает свежевыпеченный черничный кекс.

– Спасибо! – говорит он, и я снова почти смеюсь, потому что его так легко купить выпечкой. Определенно, бабушка не врала, когда говорила, что он с ума сходит по этим кексам, потому что он поглощает его в секунду. Я уже почти решаю, что он не ел сегодня, но это вряд ли, учитывая армию теток, вторгшихся в наш дом. На самом деле я удивлен, что маме с тетей Джинни позволили быть тут одним, но, наверное, они пошевелили мозгами и правильно решили, что не стоит беспокоить маму.

Лэндон произносит что-то вроде:

– Рокзалпыдетпзинам, – и мама тут же резко качает головой.

– Не говори с набитым ртом: это так невоспитанно.

Он закатывает глаза (храбрый малыш), затем театрально сглатывает. Потом широко открывает рот, чтобы продемонстрировать, что он пуст, и говорит:

– Роуз сказала, что пойдет по магазинам, – очень медленным, умничающим голосом. Если бы мне было семь (или даже семнадцать), и я бы сделал что-то подобное, мне бы крупно досталось, но мама слишком отвлечена, чтобы заметить, поэтому она только кивает.

– Она сказала, куда идет?

Лэндон лишь пожимает плечами:

–Не знаю, – и протягивает руку к маминой чашке и выпивает ее чай. Мама смотрит на него, и у нее снова появляется этот грустный взгляд – тот, который даже и нельзя назвать печальным, потому что он слишком пуст для этого. Невозможно описать что-то, чего даже вроде тут и нет.

– Эй, не хочешь сыграть во взрывающиеся карты? – спрашиваю я, глядя на Лэндона, который с подозрением смотрит на меня. Не могу его за это винить. Мы с ним никогда не были близки, хотя и нормально ладили. Он намного больше предпочитает Роуз, с самого рождения. Ну, и неудивительно: она тоже предпочитает его мне. Но я чувствую, что должен прилагать какие-то усилия, хоть и не очень уверен, почему.

Лэндон, несмотря на все свои подозрения, все еще ребенок, так что он не может отказаться от возможности сыграть в карты, даже если его и беспокоят скрытые мотивы. У меня ощущение, что маме нужно какое-то время побыть без нас, судя по тому, как ее лицо в секунды меняется с улыбающегося на потерянное и обратно. И Лэндону не стоит быть здесь. Не знаю, что ему сказали, но, думаю, ему объяснили ситуацию. Но все равно, пусть он и невероятно умный, не знаю, как семилетний ребенок может полностью понять слова «Твой папа умер».

Мы умудряемся пробраться сквозь толпу в гостиной, никому не попавшись, и быстро взбегаем по лестнице на второй этаж. Дверь ванной открыта, и мы заглядываем туда, когда проходим мимо. Роуз стоит у столика и наносит на лицо лосьон. Она поднимает глаза, когда мы останавливаемся, и на долю секунды мне кажется, что она расплачется. Она уже провела добрую часть утра в слезах, это видно, но сейчас она не плачет. И она уже может себя остановить.

– Привет, – тупо говорю я в основном потому, что не знаю, что еще сказать.