– Я не знала, что ты любишь пить, – говорит она, показывая на три разных сока, кофе и чай, которые расставлены на столе.

– Спасибо, – бормочу я и тянусь к апельсиновому соку, который наливаю в пустой стакан рядом с моей переполненной тарелкой. Она смотрит на меня особенным, бабушкиным, взглядом, давая мне понять, что не уверена, что я могу сам наполнить свой стакан, хотя мне уже почти восемнадцать лет.

– Если захочешь что-то еще, дай мне знать, – говорит она с фальшивой оживленностью. Она сегодня уже плакала, я вижу. – Я просто приготовила все, что, как я помню, ты любишь.

Оказывается, ребенком я любил больше блюд, чем мне нравятся сейчас, учитывая, что я не помню, когда в последний раз ел омлет и меня не стошнило. Но я не говорю этого, просто киваю и тянусь за куском тоста. Не знаю, сколько мой желудок может вынести сейчас, поэтому я медленно от него откусываю

– И я приготовила черничные кексы, – говорит бабуля, показывая на корзинку. – Не уверена, что они твои любимые, но твой брат по ним с ума сходит.

Ненавижу чернику, но я лишь киваю и стараюсь улыбаться.

– Спасибо, – снова бормочу я, продолжая грызть сухой тост.

Бабуля после этого некоторое время ничего не говорит, лишь ест свою клубнику и пьет кофе. Все это неловко, и тишина звенит намного сильнее, чем должна бы. Все так неудобно, и полно возможностей думать обо всем остальном. Например о том, что все это на самом деле происходит. Я ем завтрак, а мой отец мертв. Мой отец мертв, мать спятила, а я еще даже не видел брата и сестру.

– Ох, милый… - бабушка встает и идет вокруг стола к тому месту, где я сижу. Она берет салфетку и вытирает мне щеки. Я снова, на хрен, плачу. Конечно. Не знаю даже, почему я не говорил об этом раньше. Но это все равно стыдно, и я отворачиваюсь и яростно тру глаза, чтобы остановить слезы. Бабушка выпрямляется, и я понимаю, что задел ее чувства.

– Извини, – говорю я, опуская голову. – Я в порядке.

– Хьюго, – медленно говорит она, – плакать – это нормально.

Ну, теперь мне еще стыднее.

– Я в порядке, – снова говорю я, поднимая голову и подтверждая свои слова, потому что слезы перестали течь. – Ты говорила с мамой?

Она кивает, выглядя обеспокоенной. Я вижу, что ей хочется похлопотать вокруг мамы, но та ей не позволяет. Я чувствую себя виноватым, что тоже не дал ей этого. Я пытаюсь избежать этого чувства вины и потому спрашиваю, что сказала мама.

– Просто сказала, что она ужасно занята. Ты знаешь свою маму… всегда должна чем-то заниматься…

То, как она говорит это, странно, но я не спрашиваю у нее разъяснений.

– Не знаешь, Роуз уже дома?

Она кивает.

– Да, она вчера приехала. Думаю, ее молодой человек там же, с ней.

Ее молодой человек?

– Скорпиус? – может, бабуля не знает, что они расстались. Но может, они снова сошлись, не знаю.

– Да, – снова кивает она. – Он остается там с ней, думаю.

Ну, вот это интересный поворот событий. Не то чтобы я чересчур удивлен, конечно, учитывая, что Скорпиус, несмотря на то, что недавно порвал с ней, сделает все, что угодно в мире, для моей сестры. Ей действительно повезло в этом. Знаю, мои родители думают, что он, наверное, дерьмо, потому что ненавидят его отца, но он не такой. Он на самом деле очень приятный, а Роуз намного добрее, когда он рядом. И можете мне поверить, ведь я всю свою жизнь ждал, когда Роуз подобреет…

– Думаю, мне нужно идти домой, – тихо говорю я, не зная, правильно ли будет это делать. Там тоже не идеально, но я не знаю, как попасть в идеальное место. Так что у меня два варианта – домой или не домой. И я должен по крайней мере пойти и встретиться со своей семьей, думаю.

Бабушка, как оказалось, не удивлена, потому что она только кивает и улыбается какой-то грустной улыбкой.

– Думаю, это хорошая идея, – она отпивает еще кофе. – Но ты можешь вернуться сюда, как только захочешь.

Мы заканчиваем завтрак (то есть она заканчивает есть свою клубнику, а я съедаю тост и половину кусочка бекона), а затем убираем со стола. Она пытается сделать это сама, но я настаиваю на помощи. У меня есть манеры, в конце концов, и пусть я вырос в доме волшебников, я привык выполнять домашнюю работу по-магловски. Я знаю, как мыть посуду.

Бабуля не идет домой со мной. Она говорит, что придет позже, потому что ей надо о чем-то позаботиться. Я не спрашиваю, о чем, потому что не хочу быть любопытным, и все равно, я подозреваю, не так уж о многом ей надо заботиться – она просто хочет побыть одна. Я вижу, что она очень расстроена из-за папы, и ей нужно время, чтобы приноровиться к этому. Думаю, мне тоже нужно, но я на самом деле не хочу.

Мне повезло, потому что, когда я пришел домой, там было столько народу, что у меня не было ни единого шанса начать тосковать.