Я смотрю на нее в полушоке, а потом мы обе одновременно заливаемся смехом.

– Она была похожа на тебя?

Мама смотрит на меня так, будто я отрастила вторую голову.

– Абсолютно нет, – твердо говорит она. Она выжидает секунду и говорит. – Она была немного как Лили, – я, наверное, скорчила ужасную гримасу, потому что мама смеется против своей же воли. – Ну, может она не была так могущественна.

Я пытаюсь вообразить моего папу (которого, между прочим, иначе как женатым на моей маме никогда и не видела), интересующимся хоть кем-то столь же пустоголовым и легкомысленным, как Лили. А потом я понимаю.

– Почему мальчишки это делают? – я задираю нос при своем вопросе. – Я имею в виду, я думала, что Скорпиус перебрал половину Англии, когда мы расстались, и мне хотелось просто себя убить.

Наверное, это чересчур драматично, но это я.

– Да, но он этого не делал, – знающе напоминает она. – Так что, по крайней мере, есть хоть это.

Я снова кладу голову ей на плечо, и она начинает теребить один из моих локонов.

– Папу он устраивал, – тихо говорю я через несколько секунд. – Скорпиус, я имею в виду.

Мама молча кивает. Я бросаю на нее еще один взгляд, и она снова выглядит грустной. До меня доходит, что у меня с ней это первый настоящий разговор о мальчиках, что когда-либо у нас с ней был. Но она все отвлекается, то веселится, то нет, то снова начиная скорбеть. Мне ее жаль. Я пытаюсь представить, каково это, но не могу. Когда Скорпиус порвал со мной, я серьезно думала, что умру. Я чувствовала себя так, будто половина меня пропала, и мне просто хотелось все бросить. Я даже представить не могу, каково это, прожить десятилетия с одним человеком, чтобы потом однажды он исчез.

Но мама заговаривает, и ее голос звучит твердо и решительно.

– Роуз, ты не должна беспокоиться о том, что кто-то говорит о тебе и Скорпиусе. Это не их дело, – я поворачиваю голову и вопросительно смотрю на нее. Она все еще теребит мой локон и продолжает так же твердо, как раньше. – Делай то, что сделает счастливой тебя. Это больше никого не касается.

Я не знаю точно, о чем она говорит, но что-то подсказывает мне, что я что-то упускаю. Могу поставить на то, что это что-то связанное с Джеймсом и с тем, что он сказал что-то о том, что его мать может вычеркнуть его из своей жизни. Конечно, я не знаю этого, и я не спрашиваю.

– Твой папа любил тебя, – твердо говорит она. – Так что он хотел бы, чтобы ты делала то, что сделает тебя счастливой. Как и я.

Я улыбаюсь и снова кладу голову ей на плечо. Мы еще некоторое время качаемся в тишине, и я не могу не заметить, как легко и просто все кажется. Это даже не кажется странным. Это просто нормально. Интересно, может быть, я наконец-то выросла. Я всегда слышала, что однажды вы перестаете обижаться на родителей и понимаете, что они знали лучше, что лучше для вас. Конечно, я никогда не думала об этом, потому что сама идея, что однажды у меня случится прозрение, и я пойму, что мои родители всегда были правы, казалась смехотворной. Но теперь она уже не кажется такой смешной.

Странно понимать, что в одну секунду ты вырастаешь и в следующую понимаешь, что боишься снова покидать дом. Но так со мной. И меня словно озаряет. Я ищу оправдания, что, мол, я нужна маме, или я нужна Лэндону… Что даже Скорпиусу я нужна… Но правда в том, что я просто-напросто боюсь. Я не хочу уезжать от них, потому что вдруг что-то случится? Черт, я даже хочу, чтобы Хьюго вернулся домой, чтобы я могла видеть его каждый день и быть уверена, что он в порядке. Я не хочу больше никого терять, и, когда я сижу рядом с мамой, я даже не могу скрыть внезапно охвативший меня страх.

Но как только я замечаю, что у меня начинают собираться слезы страха, я чувствую, как мамина слеза падает мне на щеку.

И я знаю, что она плачет со всем по другой причине.

========== Глава 45. Кейт. 30 марта ==========

Мда. Кто же знал, что быть Поттер настолько драматично?

Есть и светлые стороны, конечно. Я поняла это, когда впервые представилась Кейт Поттер. Это было у мадам Малкин, и там была очередь в десяток женщин, ожидающих примерки. Мне нужно было что-то для вечеринки на работе, а продавщица обходила всех с пером и блокнотом, записывая имена и проверяя, что именно каждой нужно. Когда она подошла ко мне, я назвалась, и она в прямом смысле перестала писать, уставилась на меня в шоке, а потом махнула мне идти за ней в заднюю комнату.

– Кейт Поттер, – многозначительно сказала она швее, и меня измерили и снабдили двумя совсем новенькими мантиями за двадцать минут.

Когда я впервые пришла на работу после того, как мы с Джеймсом вернулись из Греции, никто в банке мне не поверил. Все решили, что я лгу, или спятила, или что-то вроде. А когда потом они узнали, что я говорила правду, можно было подумать, что я теперь что-то вроде королевы и все такое. Многие в Гринготтсе ненавидят Джеймса, и они не делали из этого секрета; они думали, что он испорченный, избалованный ублюдок, которому все в жизни дается на серебряном блюде. И, ну да, они правы. Но почти забавно смотреть, как теперь никто и близко ничего подобного не говорит. И они ведут себя со мной по-другому, как будто они мной совершенно очарованны или что-то вроде. Это странно, и я к этому еще не привыкла.