Он никогда не чувствовал себя таким беспомощным.

– Что ты хочешь делать? – тихо спросил он, в миллионный раз старательно избегая ее взгляда. – Насчет нас, – закончил он, отвечая на вопрос, который она не стала бы задавать.

Он услышал ее вздох, но не оглянулся. Он несколько секунд подождал ее ответа.

– Без тебя мне хуже, – пробормотала она.

Значит, жизнь с ним была меньшим из двух зол. Он не знал, что об этом думать, но он не знал, что думать обо всем этом вообще. У них с Джинни были проблемы, и у их детей точно были проблемы. Каждая часть их семьи нуждалась в работе, и он даже не был уверен, что знает, как это исправить.

– Скажи Гермионе, что я хотела извиниться, – продолжила она, и он посмотрел на нее. Ее глаза были еще мокрыми, и в любую секунду могли начать капать новые слезы. – Мне жаль, что я это сказала. Я знаю, что это неправда.

Он почувствовал, как по нему прокатилась волна недоумения. Конечно, это должно было вернуться к Гермионе. Он не мог объяснить ту упорную потребность защищать ее и заботиться о ней, что он ощущал, не выглядя при этом влюбленным. Но он не был влюблен, это точно, и это тяжело было объяснить кому-либо чужому. Из всех людей в мире были те, кто сражался за него, жертвовал всем, кому он был обязан больше всех – это были Рон и Гермиона. У них была настоящая связь, и после всех этих лет он все еще не сделал ничего, чтобы им отплатить. Он не знал, мог ли он вообще это делать, но он знал, что должен убедиться, что Гермиона в порядке и что с ней все будет хорошо.

И он снова поставил Джинни на второй план.

И он ненавидел себя за это и знал, что был совершенно неправ и что должен был лучше сохранять баланс. Но что он мог еще сделать. Джинни много раз за все эти годы говорила, что чувствует себя второстепенной в его жизни, и вот пожалуйста, он доказал, что она совершенно права. Но он не знал, что еще делать. Он не знал, как сохранять баланс. И он не знал, поймет ли это когда-либо.

Всю свою жизнь он думал, что поступает правильно. Он всегда старался делать то, что должен. Но теперь весь его мир разваливался, и он понятия не имел, что делать.

А еще меньше он понимал, что правильно.

========== Глава 44. Роуз. 23 марта ==========

Прошло три недели.

Кажется, будто прошло пятнадцать лет с папиной смерти, и все равно бывают минуты, когда я забываю, что он действительно умер. Иногда я все еще жду, что он придет к ужину, и, когда я вчера увидела заголовок в газете, что игроки Пушек замешаны в налоговом скандале, первое, что я подумала, было: «Интересно, слышал ли уже папа». Это так странно – странно, что он никогда не выйдет на завтрак, никогда больше не будет докучать мне бесконечными разговорами о квиддиче и Пушках. Иногда все это кажется сном.

Но все постепенно входит в свою колею.

Это странно, но я не могу не чувствовать вину, когда мы все идем обедать или за покупками в Косой Переулок. Есть такие случайные мелкие вещи, которые доказывают, что все действительно возвращается к рутине. Это такие типичные, среднестатистические события, на которые я обычно не обращаю внимания, но теперь, когда я останавливаюсь и задумываюсь об этом, я чувствую себя виноватой, что возвращаюсь к нормальной жизни. Вернуться к этому означает пережить. А я не знаю, насколько я к этому готова. Или, во всяком случае, я не знаю, насколько я должна быть готова.

Хватает ли трех недель на то, чтобы вернуться к нормальной жизни после смерти вашего отца? Вряд ли. Но моя жизнь еще не вернулась к полному порядку, и я могу вас заверить, что она никогда по-настоящему не вернется. Мама говорит, что мы не можем просто сидеть и ничего не делать, и она права. Если она может подняться утром и пойти на работу, то могу и я.

У нас со Скорпиусом было в последнее время много серьезных разговоров. Разговоров о будущем, разговоров настоящих взрослых, таких, что одновременно бодрят и пугают тебя. Конечно, мы не во многом согласились, так что это не слишком потрясающе.

Я продолжаю говорить ему, что не хочу возвращаться в Ирландию, а он все говорит мне, что я должна. Ну, он не говорит, что я должна, но он все повторяет, что если я не поеду, то буду вечно сожалеть об этом. Я все еще не знаю, что я думаю обо всем этом целительстве, но Скорпиус говорит, что мне по крайней мере нужно закончить учебу, и, если в конце я все еще не буду в этом уверена, я смогу заняться чем-то другим. Он говорит, что просто не думает, что я должна сдаваться, когда уже так далеко зашла. Правда в том, что я уже пропустила три недели занятий. И мне придется туго, чтобы все это нагнать. Если я пропущу еще, то я могу уже просто все бросить.

Но я не уверена, что готова вернуться.

Ненавижу эту историю с расстоянием, тем более с этими идиотскими границами. Я начала привыкать к тому, что Скорпиус всегда рядом, и я уже знаю, что будет ужасно, когда мы снова будем друг от друга далеко. Он проводит здесь каждую ночь, уходит только на тренировки. Я никогда не проводила с ним столько ночей подряд, и, честно, я чересчур к этому приучилась. Однажды он пришел домой поздно, потому что у его команды было публичное мероприятие, так что его не было до двух ночи. Я физически не могла уснуть, пока он не пришел. Наверное, это проблема. Но все равно, я не уверена, что готова вернуться ко всему этому дерьму с письмами и одним уикендом в месяц, как у нас было в прошедшие два года.