Merde! Diable!

Как же я ее хотел. Раньше хотел ее тело, сейчас хочу и душу. Хочу ее всю, живую, мою, чтобы найти и не отпускать, даже если придется привязать к себе в прямом смысле слова.

Время затуманилось от мыслей. Я помню, что опустился на пол, напротив софы, не смея даже приблизиться к ней на шаг, будто эта мебель была ядовитым существом. Так я просидел целый час, пока не вернулся в свое время. Я боялся глупого деревянного дивана с зеленой старой обивкой, который напоминал мне о моей любви, о моей страсти, которая тлеет во мне к одной взбалмошной девчонке, превратившей мою жизнь в кошмар из пыток. Господи, да Гвендолин, Гвен, моя Гвенни - единственная, кто смог пошатнуть мою уверенность в себе, заставляя ревновать ее к школьным друзьям и вообще к ее жизни, так совершенно не похожей на мою. Даже к чертову Полу де Виллеру, младшему брату дяди, я сумел приревновать, когда увидел, как он на нее смотрит. Я даже одно время подозревал, что между ними в будущем что-то возникнет, потому что тот взгляд можно было расшифровать, как истосковавшийся и влюбленный в нее.

Тупая софа всколыхнула во мне то, что я пытался спрятать от всех, даже порой от самого себя: я безумно, неизлечимо влюблен, одержим Гвендолин Шеферд, и мне не нужна никакая жизнь, если в ней не будет ее. Той, которая постоянно мне перечила, которая вела себя безрассудно, той, кто показал, что можно бороться и быть независимой при любом на тебя давлении.

Не буду описывать свое состояние по возвращении в октябрь 2011го. Я был уставшим, замкнутым в себе, ведь только что я целый час был наедине со своими воспоминаниями. Мне все казалось, что я чувствую сладкий запах тела Гвен, который, как демон, витал в воздухе 1956го года.

Из-за этого душевного состояния, я чувствовал, что мне нужно прийти в себя, но в другой обстановке, отличной от той, где я только что был. Поэтому по инерции пошел в кабинет профессора Шульца, где вчера ждал Гвендолин с элапсации. Там потратил еще час, отпаивая себя остатками кофе профессора и листая первую попавшуюся книгу с его стола. Это была книга о портретном искусстве с иллюстрациями. Там вообще были одни книги об искусстве. Я сделал вывод, что профессор Шульц историк искусств, который вечно пропадает где-то, редко наведываясь в свой кабинет.

Особенно в душу запала картина Рубенса «сидящий демон»: молодой темноволосый человек, сидит на закате, словно собранный из кусочков мозаики. Он, то ли ждет кого-то, то ли грустит, то ли плачет. Возможно, он тоже одержим девушкой, которая пропала в неизвестности и ей грозит смертельная опасность, в том числе и от него самого. Недолго думая, я варварски вырвал лист с репродукцией и сунул себе в карман. Демоны должны держаться вместе.

Приехав домой, первое, что я увидел – это огромный букет белоснежных крупных лилий, стоящих на рояле. Из кухни тянулся аромат, вызывающий зверский аппетит.

– Il est l`a, en personne! – услышал я ехидный голос Рафаэля из кухни. Скинув куртку, я вошел в зал, не отрываясь, глядя на очаровательный букет. Лилии были великолепны и печальны, словно прогнулись под тяжестью собственной красоты: смотрите, мы склоняем свои прелестные головки в сочувствии к вам, неидеальным людям. Эти цветы скорее подойдут юным девушкам, чем жилищу холостяка, но все равно они волшебны.

– А кто принес цветы?

– Я, – это был кроткий тихий голос Шарлотты, которая вышла из кухни и наблюдала со стороны на меня очарованного цветами. – Еще раз здравствуй.

– Здравствуй. Как прошел день? – Шарлотта была тиха и печальна, как цветы. Если честно, мне было ее жаль: не представляю, что творилось у нее дома. Они росли вместе с Гвен, взрослели, хоть она и отзывалась о ней плохо, думаю, она любит ее, как сестру, и не хочет признаться. Наверное, для нее пропажа кузины, как для меня, если бы пропал Рафаэль – бестолковый братец-паяц, но родная кровь, свой. С Рафаэлем мы через столько прошли в семье, что было бы неправдой, говорить, что я не беспокоюсь о этой маленькой занозе. Правда, каждый из нас выбрал свой путь принятия действительности.

– Ты не приехал, как обещал. Сегодня даже мистера Уитмена не было в школе.

– Ах, да. Сегодня был совет внутреннего круга, поэтому мистера Уитмена не было. А потом была элапсация, и я просто не успел к 15.00.

– Я так и подумала, – коротко ответила Шарлотта. – Понравились цветы? Я их когда увидела в цветочном магазине, сразу подумала о тебе. Лилии – это ведь царские цветы. А еще я всегда думала, что лилии - это несостоявшиеся звезды, если верить греческой мифологии.

Я улыбнулся. Действительно, по мифу, это капли молока Геры, упавшие на землю. Богиня решила покормить грудью внебрачного сына своего мужа Зевса - Геракла, а тот оттолкнул ее, молоко брызнуло из груди богини и превратилось в млечный путь на небе, а на земле расцвели цветами лилий. Интересная интерпретация от Шарлотты: несостоявшиеся звезды…

– А еще символ надежды… - пробормотал я, скорее себе, чем окружающим.

– У нас что, здесь ботан–кружок образовался? – внезапно оживил ситуацию Рафаэль. – По мне, самые прикольные цветы - это кактусы! Как символ небритого, неприхотливого в уходе холостяка.

– Кто бы сомневался – устало засмеялся в ответ я,- Оставим все эти символы прошлым векам. 21 век не терпит многозначности.

– Это точно! Кстати, мы с Шарлоттой, пока тебя ждали, заказали ужин из одного недурного итальянского ресторанчика. Кстати, там еще есть бутылка белого вина. Недурное кстати: «Дубль» 2006 года.