Получая от завербованного советскими агентами начальника паспортного стола в Катыни подробную информацию о более чем 200 агентах, забрасываемых в советские прифронтовые города, спецслужбы либо арестовывали их, либо принуждали сотрудничать.

На восточном фронте абвер, несмотря на огромное количество русских военнопленных в фашистских лагерях и сотрудничество с немецкими разведслужбами разношёрстных предателей, не смог организовать ни систематических крупных диверсий на неоккупированных территориях СССР, ни масштабной разведки в прифронтовой полосе.

Художник Павел Георгиевич Громушкин. Сотрудник НПО НКВД, ответственный за качество документов советских агентов

Портрет Н.И. Эйтингона, выполненный П. Громушкиным. Акварель

А ведь во главе германской разведки, основные силы которой были брошены после 1942 г. на восточный фронт, были такие асы как Канарис и Шелленберг! Известно, что они оба сваливали вину за провалы на нижних чинов, но, наверное, в глубине души и тот, и другой сознавали, что им по другую сторону фронта противостоят достойные противники.

25 октября 1943 года Муза родила генералу Эйтингону сына. Мать назвала мальчика так, как всегда звала его отца: Леонидом. Лёнечка не был первенцем генерала Эйтингона: у него уже было двое детей — Владимир и Света, причем дочка родилась в Китае.

С рождением Лёни 44-летний профессиональный разведчик, учитывая военное время и сложности, связанные с ним, переживал как никогда прежде. Он просил Музу «беречь сына и беречь себя»: потрясения тяжёлого военного периода не могли не сказаться на здоровье роженицы.

Поздравить родителей с рождением ребёнка и поднять 60-кал вина в его честь пришли друзья и знакомые Эйтингона. Подарки в те времена приносили весьма своеобразные: главным образом самодельные. В военное время ребёнка не во что было одеть, и Ифигения, с которой Муза выполняла задание в Турции, принесла связанные ею кофточку и ботиночки. Тимашков принёс самодельную игрушку-погремушку. А одеяло для ребёнка принёс Михаил Маклярский, друг Эйтингона, до войны «курировавший» в НКВД артистические и кинематографические круги.

Михаил Борисович Маклярский оставил заметный след в киноискусстве. Выйдя после войны в отставку, он написал (или принимал участие в написании) 14 сценариев художественных фильмов. Самыми известными, вышедшими из-под его пера, являются сценарии фильмов «Подвиг разведчика» и «Секретная миссия». В наши дни они кажутся наивными и предназначенными для простаков, но в те годы ребята смотрели их десятки раз. Незатейливые двусмысленности — например, когда советский разведчик во вражеском тылу поднимает за немецким столом, в окружении гитлеровских офицеров тост «За победу — за нашу победу!» — вызывали у зрителей восторг и восхищение.

То, что кинодраматург Маклярский был когда-то связан с НКВД и разведкой, было известно. Но только совсем недавно стали достоянием гласности факты, что полковник Маклярский был во время войны разработчиком оперативных данных для разведывательной работы. Именно Маклярский принимал участие в подготовке агента «Гейне» и разработке детальной схемы операции. Знания в этой области у него были огромные, и, конечно, если бы ему позволили, учитывая высочайший профессиональный уровень, которого Маклярский достиг в пик своей разведывательной карьеры, он бы сделал сценарии совершенно иные.

В 1943 году произошло ещё одно событие, оставившее заметный след, причём в самом буквальном смысле: шрам на лице генерала Эйтингона. Поздним вечером он уехал по заснеженным улицам Москвы в старом «роллс-ройсе». Эйтингон сидел на заднем сиденье, которое было отгорожено от водительского кресла стеклом. Стекло было полуопущено.

Внезапно улицу стал перебегать мальчик, и водитель, чтобы не задавить ребёнка, резко свернул в сугроб. В нём оказался противотанковый «ёж», сваренный из стальных рельс.

Удар был страшным. Эйтингона бросило вперед, на стекло, в результате чего у него оказались рассечены щека и подбородок.

Водитель доставил его в ближайшую больницу, где генералу была наспех сделана операция. Она оказалась неудачной; раны плохо заживали, гноились, и когда, наконец, швы сняли, выяснилось, что на лице остался грубый шрам.

Разведчик-профессионал, Эйтингон не мог не переживать из-за этого случая. В шутку он говорил, что в мире уже известен один разведчик со шрамом — Отто Скорцени, и второй будет уже ни к чему. Он понимал, что шрам не просто портит лицо, а будет очень мешать в заграничной работе.