Сейчас вечер. Второй день идет дождь. Совсем осень. Только что вернулись промокшие Марина с Муром. Мур вертится бесом вокруг и не дает писать дальше… Обнимаю тебя нежно.

Пиши.

Твой С.

Привет В<ере> А<лександровне>.

Как ее здоровье?

Дорогая Лиленька,

Я все еще в Савойе. [166] Пробуду здесь верно с месяц. Потом возвращение в Париж — на совершенную неизвестность.

Пиши мне чаще. Тебе это гораздо легче делать, чем мне.

Ты восторгаешься Ремарком. [167] Мне пожалуй больше нравится книга Доржелесса. [168] Сейчас парижский рынок наводнен «военными книгами». На них большой спрос, а я их больше читать не могу — все на один лад. А ведь одна из первых хороших книг о войне — Эренбурга «Лики Войны». [169] Все о ней забыли. Но после Бабеля — всё слабо.

Русских книг почти сейчас не читаю. Попалась оч<ень> хорошая книга Кина — «По ту сторону». [170] Прочти. Недавно с величайшим наслаждением прочел Эйхенбаума «Толстой». Замечательная работа.

Ты мне ничего не пишешь ни о Вере, ни о Нюте — что с ними?

О смерти Завадской знаю довольно подробно от ее тетки и матери. Обнимаю крепко.

Дорогая Лиленька,

— Пишу тебе в промежутке между занятиями [172] — в Ротонде. Не волнуйся, милая, о моем здоровье. Оно гораздо лучше, чем ты думаешь. Недавно освещался у Вериной подруги — Лизы, к<отор>ая стала знаменитым врачом. Она сама напишет Вере (если уже не написала). Сейчас у меня в легких все благополучно. Все зарубцевалось. Т по вечерам нет. Единственное что осталось и что вероятно останется навсегда — это слабость. Ты же, судя по твоему последнему письму, считаешь меня чуть ли не за умирающего. Ни о какой санатории не может быть сейчас и речи. Она совершенно не нужна.

Спасибо большое, что собираешься прислать мне книжки. Они мне страшно необходимы. На первое время гл<авным> обр<азом> чисто технические. Но только изданные в последние 2–3 года. Все что издано раньше теперь большого интереса не имеет, т. к. техника оч<ень> быстро идет вперед. Боюсь, что вся кинематографическая литература стоит довольно дорого. Вот что я придумал. С год тому назад в Москву уехал один мой приятель, к<отор>ый нам остался должен около 500 fr. Я к нему обращаюсь с той же просьбой, что к тебе. Я попрошу его зайти к тебе, чтобы легче сговориться что присылать. Но возможно что он болен. Он уехал отсюда в злой чахотке. Не знаю, как он перенес резкую перемену климата. Фамилия его Неандер (Борис Николаевич). Его должен знать Пастернак. Он работает в одной из московских газет. Не даю тебе его адреса, п<отому> что забыл его дома. А письма не хочу откладывать.

Лиленька, милая, прости меня, что привязался к тебе с синематогр<афической> литературой — но для меня это сейчас ужасно как важно. И чем скорее тем лучше. Не сердись!

Видел недавно очень хороший здешний (немецкий) фильм. Инсценировка книги Ремарка «На Западе без перемен». [173] Удивляет, что полиция разрешила демонстрацию — до такой степени этот фильм обличает бывшую войну. В Германии расисты срывают демонстрации фильма. В Париже демонстрация проходит довольно спокойно. Ты, верно, будешь иметь возможность видеть этот фильм в Москве. Несомненно Москва его купит. Вспомни меня тогда.

Скоро Рождество. Мур ждет праздников и деда Мороза. Аля учится в школе прикладного искусства по классу иллюстрации и книги. Писал ли я тебе, что она взяла 6 французских литературных премий?!

К сожалению должен кончать.

Конечно мы увидимся! Я не собираюсь кончать свою жизнь в Париже, вообще не собираюсь «кончаться» или скончаться. Помоги только мне выбиться на новую дорогу. Особенно, если ты так же как и я относишься к синема.

Ну, будь здорова, родная. Обнимаю и люблю тебя

Твой С.

Передай Вере, что ее Лиза сейчас же мне написала и была со мной предельно мила и внимательна. Пусть она поблагодарит ее в письме. Почему Вера мне никогда не пишет?

А в Парижские театры я не хожу, ибо не люблю театр вообще, а французский в особенности.

С Новым Годом, дорогая Лиленька,

Увы, приходится тебе пожелать самого банального здоровья, п<отому> что без него не житье.