Лайла улыбнулась.

– Я, наверное, догадываюсь.

Уес мыл руки в раковине добрых две минуты. Он вычистил свои ногти, использовал тонны мыла и горячей воды и высушил их новым чистым полотенцем.

– Ты моешь руки, как хирург, - сказала она.

Он широко улыбнулся, его улыбка была такой яркой, словно луч света, пробившийся сквозь тучи. Но облако мгновенно вернулось, и солнце и улыбка снова исчезли.

– Я работаю в больнице. Санитаром на полставки. Хотя, я хочу когда-нибудь стать врачом. Уес отбросил полотенце в сторону.

– Я работаю в ветеринарной клинике. Мне было бы страшно работать с людьми. Они говорят.

– В этом моя проблема в работе с животными. Они не могут сказать, где болит.
– Он встал перед ней так, чтобы ее колени почти касались его бедер.
– Ты можешь сказать, где болит?

– Думаю, я в порядке. У меня везде саднит.

– Ты, должно быть, дралась. Сейчас я прикоснусь к твоему лицу.

Он аккуратно взял ее за подбородок и повернул лицо к свету.

– Я пыталась. Он был слишком сильным.

– Не расстраивайся. Они и до меня добрались.
– Он указал на пластырь на виске.
– Кто бы это ни был, он проделал хорошую работу, вырубив меня и не причинив при этом боли. Думаю, эти люди профессионалы. И это меня еще больше пугает.

– Они тебя тоже похитили?

Он покачал головой, и она ощутила его сожаление

– Хотел бы я, чтобы это было так. Мы были в моем доме в Кентукки. Меня ударили или что-то в этом роде, и, когда я очнулся несколькими секундами позже, Норы уже не было.

– Она была с тобой?

Он кивнул и поднял влажный ватный шарик и начал водить им по ее щеке. Периферическим зрением она заметила, что шарик начал розоветь от крови.

– Ага. Мы... друзья. Она гостила у меня. Мы отправились на прогулку верхом и вернулись в конюшню. Мы о чем-то говорили, и затем... все потемнело. Когда я очнулся, ее уже не было.

– Это ужасно. Ты в порядке?

– Думаю, как и любой другой был бы.

– Не похоже.
– Так и было. Он мог быть самым великолепным парнем, которого она когда-либо видела, но также он был самым великолепным парнем, который мог отключиться в любую минуту.
– Ты плохо выглядишь.

– Твой английский очень хорош. Слишком хорош.

Она усмехнулась, и он выбросил ватный шарик и взял чистый.

– Прости. Все в Дании учат английский. Всю свою жизнь мой дядя заставлял меня говорить с ним на английском, чтобы я развивала его. Я не имела в виду, что ты выглядишь некрасиво. Ты выглядишь нездоровым.

– Не извиняйся, - ответил он, протирая ее щеку мазью с антибиотиком.
– Я не ел и не спал с тех пор, как все произошло. По крайней мере, они оставили меня в живых. И тебя. Ты точно в порядке?

– Все хорошо. А ты?

– Нет. То есть да. То есть я буду в порядке, когда Нора будет в безопасности.

– Я тоже. Я не могу... Если что-то случится с ней...
– слезы снова начали катиться по ее щекам. Уес протянул ей салфетку и продолжал работать над ее щекой.

– Нора самая сильная из живущих женщин. Твержу я себе, - сказал Уес и прижал кусочек бинта к ее щеке.

– Да. Я верю в нее. Я знаю, что он сделает все, что угодно, чтобы вернуть ее.

– Как и я.

Он приклеил пластырь и разгладил его.

– Проверю его через несколько часов.

– Спасибо.
– Она подняла руку и прикоснулась к его лицу. Ей уже стало легче.

– Тебе больно еще где-нибудь? Я могу позвать Грейс. Она очень милая. Если ты думаешь, то есть, что болит где-то еще...
– его слова были простыми и ясными, но она не могла не заметить волнение в его глазах, его ищущий взгляд.

– Меня не насиловали.

Он уставился на нее, словно пытался понять, лгала она ему или нет. Неудивительно, почему он был так осторожен с ней, даже не прикоснулся без предупреждения.

– Я много работаю на скорой. Я видел женщин с растянутыми запястьями, сломанными носами и шрамами - они говорили то же самое. Если это произошло, нам нужно проверить тебя. Ты не захочешь ждать. В произошедшем нет твоей вины. Но ты должна кому-то рассказать.

– Я была в сознании все время.

– Уверена? Иногда на это нужна лишь минута.

– Уверена.
– Она так на него посмотрела, чтобы он поверил ей.

– Хорошо, я верю тебе.

– Обещаю, если бы это произошло, я бы тебе рассказала.