Шрифт:
Дойдя до огромного дуба, она останавливается. Привалившись к нему, дабы хоть немного отдышаться и отдохнуть, оглядывается. Злодеев нигде нет. Отлично будет время ей подумать.
В голове тяжелым стуком пульсирует мысль о том, что она осталась совсем одна – наедине с темнотой. Это ее убивает. Это высасывает из нее последние силы сопротивляться Тьме.
Когда она принимала Тьму ради них, во имя них, для них, ее любимые люди казались подавленными и напуганными. Они не хотели ее отпускать. Родители бессильно сжимали руки в кулаки, мать плакала и ломала пальцы рук от невозможности помочь. Реджина злилась так, как никогда не злилась, потому что (Эмма знает это) она прекрасно понимала, куда несет ее подругу. Киллиан даже кинулся сам в эту черную тучу и в тот момент она окончательно поняла, как он для нее дорог, хоть и знала – Тьма откинет его, как баскетбольный мяч. Пират ей больше не нужен, а вот Спасительница – всегда пожалуйста.
Где же они все теперь? Увы, это совершенно не понятно. Никого нет, а ведь прошло уже столько времени с тех пор, как она вынуждена была покинуть Сторибрук. Почему ее никто не ищет? Где родители? Ведь они столько боролись за Свет в ней, за право всегда оставаться такой, какая она есть, Спасительницей, героем, они всю жизнь посвятили именно этому. Но – нет. Она здесь, сопротивляется из последних сил, пререкается с Крокодилом и его Долматинкой, а им наплевать.
Где Генри, ее сын, боль ее юности, о котором она столько горевала, когда они были в разлуке? Он всегда так яростно выступал на стороне добра, что сделал, казалось бы, просто невозможное – обратил Злую Королеву, настоящее исчадие Ада, к Свету, направил ее на путь героя – истинный путь. Он сам пришел однажды к ней, к Эмме, и просто сказал: «Я – твой сын», а ведь она и не надеялась его увидеть когда-нибудь. У этого мальчишки благодаря Реджине, было все, его детство проходило в праздных забавах и роскоши, он мог бы сотни раз закрывать глаза на то, как его мать уничтожает людей, но ему нужен был свет. Свет в душе Злой Королевы, возможно, худшей из всех, кого носила Земля. Генри – мальчик, которому нужна надежда. Не зря после самоубийства Айзека (бедолага так и не смог смириться с потерянной любовью и убитой возлюбленной и спрыгнул с той самой скалы, откуда Эмма сбросила Круэллу) именно Генри достался титул Автора. Он дает надежду на лучшее всему земному. Так почему же не торопиться вновь дать эту надежду ей, своей матери?
Где Киллиан, ее бесстрашный капитан, ее отважный рыцарь, который так героически готовился принять Тьму вместо любимой? Он столько времени был подле нее, пока она отталкивала его, уже и не надеясь полюбить кого-то после жестоких разочарований юности, после Нила. Эмма просто боялась, что и этот окажется всего лишь лгуном и обманщиком. Но ведь ради нее, благодаря ей, для нее бывший злодей стал на путь Героя, ради ее души, ее спасения, вновь был готов купаться во Тьме, только бы не подвергать свою Свон такой опасности. Он говорил ей, что любит, шептал, что она нужна ему, что он всегда будет бороться за нее (однажды, она уже слышала эту фразу) – и испарился сейчас, когда эта борьба и поддержка ей особенно нужна.
Так ради кого же она вообще принесла себя в жертву?
Эмма Свон опустилась на землю, закрыла глаза и заплакала. Неужели все было напрасно?….
… Круэлла внимательно оглядывается по сторонам. Повернувшись к Румпелю, спрашивает:
– Видишь ее где-нибудь, дорогой?
– Нет. Но, думаю, она у старого дуба. Все Темные когда-то там страдали.
– Чего она хочет? Увидеть родных?
Круэлла нервно рассмеялась. Какое глупое желание – видеть тех, кто только по паспорту является твоей семьей. И вдруг, совершенно неожиданно, в ее сердце что-то отчаянно заныло: у нее совсем никого нет. Даже по паспорту.
Румпель смотрел на нее внимательно и, наверное, что-то хочет теперь сказать. Так и есть, ибо из его уст тут же исходит:
– Дорогуша, как мы готовы пожертвовать собой ради близких, так и они должны быть к этому готовы. Любимые люди, хочешь ты того или нет, всегда удерживают злодея на краю пропасти, не дают ему окончательно упасть. Любовь – единственное, что еще держит на плаву даже самого законченного психа и убийцу.
Эти слова заставляют Круэллу нервно дернуться. Румпель осторожно касается рукой ее холодных пальцев:
– Может быть, у тебя еще будет время и возможность это понять, Круэлла.
Она саркастически смотрит на него. Любовь – это глупости, сентиментальный бред, сказка для романтичных идиотов, крутится у нее в голове. Но озвучивать она это не будет. Как бы она не любила спорить с Голдом, сейчас у нее совершенно нет такого желания.
Острые глазки Темного сверкают. Он захихикал и подпрыгнул на месте. Круэлла непонимающе посмотрела на него:
– Ты что, дорогой?
– Я же говорю, она возле дуба. Страдает. Пойдем, утешим деточку.
Подавив в себе в очередной раз дикое желание его убить, Круэлла покорно плетется следом.
Эмма Свон действительно сидит на земле возле огромного дуба, и плечи ее сотрясаются от немых рыданий. Круэлла недоумевающе смотрит на нее, чувствуя, как по телу разносится волна негодования. Сентиментальная дурочка, сбежала от них только чтобы поплакать в лесу под деревом по своему Капитану с плохо подведенными глазами. Вот недотепа! Как хорошо, что она, Круэлла, отличается от этих странных, безликих и примитивных людей – сонма добродетели и радости.
Они останавливаются в нескольких шагах от бывшей Спасительницы. Волосы Эммы совершенно разметались и запутались, а сама она выглядит как наркоман с ужасной красной подводкой под глазами.
Де Вилль саркастически осматривает ее с головы до ног и вновь разочарованно вздыхает про себя: и эти ограниченные людишки еще называли ее, гламурную королеву, гения моды, воспевателя стиля, полной безвкусицей. Ну и ну! Как же теперь, по их мнению, выглядит их любимая Эмма Свон?
Ей отчаянно хочется пнуть свою убийцу ногой, но присутствие Голда сдерживает ее от этого. Поэтому она просто внимательно смотрит на теперь уже лежащую подле дуба Свон и тихонько хихикает про себя.