– А где он сейчас?

– Что, не терпится его увидеть? Хе-хе-хе! Я поселил его напротив Симаха.

– А помнишь, ты обещал женить его на мне?

– Да ведь он женат! Я бы с удовольствием забрал его жену себе, а ему отдал тебя. Только боюсь, что он на такой обмен не согласится. Ха-ха-ха!

– Это у себя на Боспоре он женат. А здесь отдай его мне. И может, я сделаю так, что он согласится.

– Хорошо, сестрёнка, попробуй! Пока он тут у нас в Неаполе - он твой!

Через пять минут Палак, Иненсимей, Левкон и Симах сидели со скрещенными ногами на устилавшей каменный пол передней комнаты царских покоев тёмно-коричневой турьей шкуре. Стены комнаты были увешаны охотничьими трофеями покойного царя: шкурами барсов, рысей, медведей, ветвистыми рогами оленей, лосей, огромными головами зубров, туров, клыкастых секачей-вепрей. Вошедшие чередой четверо слуг поставили перед царём и его гостями широкие золотые тарели с горками наскоро подогретого мяса ягнят, гусей, уток, зайцев, подававшихся несколько часов назад на ужин царицам и царевнам, а так же соль, луковицы, чеснок, тонкие хлебные лепёшки и пироги с мясом и сыром. Ещё трое слуг внесли следом и поставили на столик у стены два покрытых красивыми рельефами позолоченных кувшина с лучшими сортами заморского красного и белого вина и серебряный кувшин поменьше со свежей колодезной водой для Левкона. Замыкал шествие слуг с поварни царский виночерпий Кробил.

Царевна Сенамотис с гулко бьющимся сердцем стояла в темноте внутренней комнаты и, боясь лишний раз дохнуть, глядела в узкую щель между дверным косяком и пятнистым кожаным пологом на введённого Симахом в переднюю комнату Левкона.

Она тотчас его узнала - он почти не изменился за десять с небольшим лет, пролетевших с того дня, когда она видела его в последний раз. Левкона усадили на маленькую, расшитую золотой нитью подушку напротив Палака - левым боком к двери, за которой притаилась с дозволения брата Сенамотис. Трепеща от волнения, жадно вглядывалась она в благородный гордый профиль мужчины, бывшего её первой, потаённой, полудетской любовью, и ловила каждое слово, каждый звук его пробудившего столько памятных воспоминаний мягкого голоса.

– Сколько лет твоей дочери?
– поинтересовался у него Палак после того, как участники поздней трапезы утолили первый голод и разогрели захолонувшую в жилах кровь несколькими чашами вина.

– В начале зимы будет четырнадцать.

– Ого, уже невеста! Жаль, что моему старшему сыну всего пять, а то был бы добрый жених для твоей дочери! Хе-хе-хе!
– рассмеялся благодушно Палак.

– А сам-то ты чем ей не жених?
– вмешался в разговор Иненсимей.

– А ведь и правда!
– радостно хлопнул себя ладонью по колену Палак.
– Почему бы твоей прекрасной дочери не стать скифской царицей?
– обратился он к сидящему в четырёх шагах Левкону, подумав при этом, что с куда большим наслаждением он возлёг бы с её матерью, необычайная красота которой так поразила его, когда он впервые увидел её лет восемь назад на пантикапейском гипподроме.
– Если мы с тобой породнимся, ты всегда сможешь рассчитывать на мою помощь, а мир и союз между Скифией и Боспором станут крепче стального клинка!

– Сколько у тебя жён, Палак?
– спросил с улыбкой Левкон после паузы.
– Четыре? Думаю, моя дочь не согласится быть пятой женой даже царя.

– Хе! Если бы отцы считались с желаниями своих дочерей, боюсь, те бы чаще всего выбирали в мужья своих конюхов! Хе-хе-хе!
– загоготал Палак вместе с разразившимся громким заливистым ржанием Иненсимеем и Симахом; даже Кробил за спиной Палака не удержался от похожей на лошадиный оскал улыбки, а Иненсимей так и вовсе, сотрясаясь от неудержимого смеха, завалился с подушки набок.

– Элевсина - моё единственное дитя, - сказал Левкон, переждав приступ скифского веселья.
– Ни я, ни моя жена ещё не готовы с ней расстаться. К тому же, моя дочь и сын моего брата любят друг друга. Думаю, года через три они поженятся.

– А-а... ну раз так... давайте выпьем за будущее семейное счастье твоей дочери, - предложил Палак, привычным жестом поднимая пустую чашу над плечом. Судя по тону, он легко смирился с неудачей своего сватовства.

– Но породниться с тобой мы можем и по-другому, - продолжил он, отхлебнув одним махом половину чаши.
– Если твоя красавица жена, родив единственную дочь, за столько лет не подарила тебе больше детей, почему бы тебе не взять ещё одну жену, которая родит тебе сыновей - продолжателей твоего рода?

Левкон покачал головой.

– Ты же знаешь - по нашему закону это невозможно.

– Вот почему это очень глупый закон: он обрекает многих эллинских мужей на одинокую старость!

– Всякий закон при желании не трудно обойти, - впервые счёл возможным вмешаться в разговор Симах.
– Если нет желания избавиться от бесплодной жены, можно привести в дом вторую жену под видом сожительницы, а прижитых с нею детей выдать за рождённых законной женой.

– Верно! Симах у меня - голова!
– воскликнул Палак.
– Ну, что скажешь?

Левкон опять отрицательно покачал головой.

– Я слишком сильно люблю мою Герею, чтобы возлечь с другой женщиной.

– Неужто ты и своим рабыням никогда не вставляешь?
– поинтересовался с недоверчивой ухмылкой Иненсимей.

– Моя Герея для меня - как солнце, а все другие женщины - звёзды. Кто замечает звёзды, когда над ним сияет солнце?

– И всё же, столько лет спать только с одной женщиной, пусть и самой красивой, для меня это непостижимо, - сказал Палак.
– Ведь если возлечь с двумя, то получишь вдвое большее удовольствие, а если с тремя или четырьмя - то ещё больше.

– Отвечу так...
– Устремив взгляд на наполовину недопитую чашу в опущенной руке, Левкон на пару секунд задумался.
– Вот представь, что у тебя есть амфора прекрасного сладкого косского вина и много кувшинов с кислым вином, произведенным на потребу черни на наших северных берегах. Прикажешь ли ты своему виночерпию наполнять твою чашу по очереди из всех амфор, или будешь пить только косское? И ещё - станешь ли ты смешивать божественное косское с местной кислятиной ради того, чтобы выпить больше?