Ламаха осторожно положили на устилавшую дно телеги солому. Делиад пообещал драхму тому, кто поймает и приведёт на хрисалискову конюшню убежавшего вороного. Забравшись на облучок, он развернул телегу и с размаху опустил плеть на широкий круп кобылы. Та с перепугу рванула с места бешеным галопом. Желая как можно скорее доставить страдавшего со сломанной в двух местах возле щиколотки ногой Ламаха к домашнему врачу Исарху (да и его отдавленные копытом пальцы болели ужасно!), Делиад свирепо хлестал кобылу плетью, вымещая на ней злобу на непокорного вороного. Тряска на каменистой дороге отдавалась в сломанной ноге Ламаха ещё большей болью.

– О-ох, Делиад! Не гони! Потише!

Сдержав переполнявший его гнев, Делиад натянул вожжи и весь дальнейший путь до Малых ворот проехал рысью, а по щербатым городским улицам - и вовсе шагом.

Послав одного из конюхов за носилками для Ламаха, Делиад вкратце рассказал Аорсу, что произошло, и вручил ему драхму для того, кто приведёт Ворона. Из расположенной по другую сторону пропилона казармы прибежали узнать, что случилось, воины ламахова десятка. Пришлось Делиаду, смущённо отводя глаза и краснея, повторить свой рассказ.

Наконец вернулся конюх, приведя четверых рабов с носилками (в усадьбе Хрисалиска имелось аж четверо крытых женских носилок - двое одноместных, и столько же двухместных, - украшенных каждая на свой манер великолепной резьбой и позолотой). Раздвинув парчовые занавески, соматофилаки бережно переложили своего декеарха с телеги в носилки и рабы понесли через центральный вход его в дом. Делиад, сильно припадая на левую ногу, поковылял на Малый двор более коротким и малозаметным путём через конюшню.

На Малом дворе их уже ждали предупреждённые о несчастье епископ Пакор и домашний врач Хрисалиска вольноотпущенник Исарх со своим медицинским сундучком. Носильщики по распоряжению Делиада опустили свою ношу у дверей ближайшей от входа гостевой комнаты. Несмотря на испытываемую боль, Ламах ещё находил в себе силы шутить, попросив положить его поближе к нужнику.

По велению Делиада носильщики вынесли из комнаты обитую красно-коричневой оленьей кожей софу, осторожно переложили на неё раненого декеарха и занесли обратно. Исарх - 66-летний маленький узкогрудый сириец с жёлтой кожей, лысой, как колено, головой, бритым, в тонких морщинах, тонкогубым, остроносым лицом и спрятанными глубоко в глазницах круглыми угольно-чёрными глазами - хотел первым делом заняться отдавленными лошадиным копытом пальцами внука своего хозяина, но Делиад, бросив сочувственный взгляд на простёртого на софе Ламаха - бледного, с мелкой испариной на лбу и тёмными кругами под глазами, - мужественно велел врачу сперва облегчить страдания своего декеарха. Понимая, что Ламах пострадал во многом по его вине, Делиад старался хоть как-то загладить свою оплошку. Помимо связывавшей их общей тайны, за дни войны Делиад ещё крепче сблизился с Ламахом, ставшим для него надёжной опорой. По возвращении в столицу он собирался сделать Ламаха пентаконтархом - своим первым помощником.

Посчитав, что тусклого света спрятавшегося в облаках солнца из раскрытой настежь двери и узкого оконца над дверью в комнате недостаточно, Исарх послал рабов в соседние комнаты за светильниками. Расставив их вокруг стоящей в центре комнаты софы, сириец разрезал тонким длинным ножом левую штанину и скифик декеарха. Снять даже распоротый скифик оказалось непросто и весьма болезненно: голень и стопа сильно распухли. Осмотрев и осторожно ощупав больное место (Ламах тихо зарычал сквозь плотно стиснутые зубы), Исарх покачал головой. Кожа посинела, но была цела; чуть выше щиколотки на ней до сих пор была видна широкая вмятина от проехавшихся по ней колёс. Протерев воспалённую кожу остро пахнущей лекарственными травами настойкой из алебастрового флакона, сириец соединил наощупь сломанную кость. Молодой раб, отданный предусмотрительным Хрисалиском ему в помощники и ученики, приставил к голени две гладко обструганные дощечки, имевшиеся в медицинском сундуке для таких случаев, и накрепко примотал их к ноге полосками белой льняной ткани.

– Надо бы вырезать для него в саду или где-нибудь за городом пару костылей, - сказал Исарх Делиаду, наблюдавшему за лечением, повиснув на плечах державших светильники над софой рабов.
– На свою левую ногу он не сможет стать ещё долго.

– Пакор, прикажи Зелаху, пусть сегодня же поможет Гарпалу найти в саду подходящие ветки, - приказал Делиад находившемуся здесь же в комнате домашнему епископу. (Зелах был старый раб-садовник, ухаживавший за обширным усадебным парком, Гарпалом звали помощника Исарха.)

– Слушаюсь, хозяин, - поклонился Пакор.

– Думаю, что мне тоже понадобится один из дедовых посохов, - обратился Делиад к Исарху.
– Большой палец болит всё сильнее.

– Чуть позже я приготовлю для вас снадобье, которое утишит боль, - пообещал сириец.
– А сейчас давай осмотрим твою ступню, господин.

Делиад плюхнулся на стоявшее у стены кресло и протянул левую ногу присевшему перед ним на разостланную на полу шерстистую шкуру дикого вепря врачу. Осторожно стянув красивый сафьяновый, обшитый внутри тёплым беличьим мехом скифик, Исарх внимательно осмотрел и ощупал три разбухших, синюшных пальца, на которые пришёлся удар копыта.

– Все в порядке, господин! Все косточки целы. Надо подержать ступню в холодной воде, и через два-три дня будешь ходить и бегать, как прежде, - успокоил Исарх.

Пожав на прощанье руку Ламаху, которого рабы тем временем, раздев до нижней туники, переложили с софы на кровать, Делиад приказал Пакору оставить в его комнате для услуг одного из рабов.

– А лучше бы рабыню, - попросил Ламах.

Коротко хохотнув, Делиад велел епископу привести в комнату Ламаха всех не занятых рабынь: пусть он сам выберет двоих на свой вкус, которые будут по очереди ему прислуживать.