И Евфрон весьма охотно принялся выкладывать перед понтийским гостем все местные новости, главнейшей из которых, конечно же, была случившаяся недавно смерть старого царя скифов Скилура. Евфрон искренне обрадовался, узнав, что первым сообщил Пактию эту новость: четыре дня назад, когда тот покидал гавань Феодосии, там об этом ещё не было известно.

– По такому случаю, наш стратег Формион, его родственники и друзья украсили двери своих домов траурными венками и ветками кипариса, - продолжил Евфрон посвящать в местные дела внимательно слушавшего Пактия, нимало не торопясь приступать к выполнению своих служебных обязанностей.
– А буквально два дня назад старик Формион с невесткой Мессапией (она, как тебе, должно быть, известно, приходится царю Скилуру дочерью) и внуком Стратоном уехал в Неаполь Скифский на похороны своего царственного родича.

– А что, мой многоуважаемый проксен Гераклид тоже отправился в Скифию?
– прервал чиновника Пактий, сделав озабоченное лицо.

Евфрон ответил, что нет - Гераклид, выбранный в прошлом году одним из архонтов, остался в городе и, хвала милостивым богам, пребывает в добром здравии. Из дальнейших излияний словоохотливого телона Пактий узнал, что по достоверным сведениям, Скилур назначил своим преемником младшего сына Палака в обход трёх старших сыновей. В Херсонесе многие сейчас надеются, что старшие царевичи не захотят с этим мириться и, несмотря на данную отцу клятву, вскоре затеют междоусобицу, в результате которой Скифия ослабнет, и херсонеситам удастся вновь вернуть себе Равнину с Керкинитидой и Калос Лименом.

Путешественник в изумрудно-зелёном паллие, застёгнутом на правом плече усмехающимся золотым дельфином, на которого Евфрон, весь поглощённый разговором с Пактием, не обращал ровно никакого внимания, надвинув на лоб петас - широкополую чёрную фетровую шляпу, и сжимая в правой руке высокий дорожный посох с серебряной совой в навершии, стоял чуть в стороне, дожидаясь, когда таможенник выговорится, и он сможет попрощаться с доставившим его целым и невредимым на родину навклером. Отвернувшись, он с интересом разглядывал привычную суету на причалах и прекрасно видимые из гавани поверх портовой стены на восточном краю нависающего над портом плато, украшенные колоннами фасады храмов центрального херсонесского теменоса, не пропустив в то же время ни единого слова из рассказа телона. Наконец Евфрон выплеснул на важного и весьма щедрого, как он помнил из предыдущего опыта, понтийского гостя все наиболее значимые местные новости и вспомнил о необходимости спуститься всё же в трюм и осмотреть доставленные кораблями Пактия на продажу в Херсонес товары. Воспользовавшись этим, эпибат скупо поблагодарил навклера Пактия за приятное путешествие, крепко пожал ему на прощанье руку, сказав, что они ещё увидятся до его отъезда, и сошёл по шаткому трапу на берег. Подхватив с палубы хозяйский сундук, за ним последовал его мускулистый, угрюмый раб.

Не успел богатый, судя по добротной одежде и обуви и собственному рабу, чужеземец ступить на причал, как к нему кинулась, расталкивая друг дружку, стайка порнай, выставляя напоказ свои прелести и наперебой обещая исполнить любые его желания и фантазии за самую незначительную плату. Здесь были шлюхи на любой вкус - от зрелых, пышнотелых женщин до совсем ещё молоденьких, худеньких девчонок. Повелительным жестом приказав им расступиться, сошедший с "Кастора" мрачный пассажир молча, ни на кого не глядя, протиснулся сквозь толпу деловых людей и зевак, дожидавшихся, когда судно покинет таможенный чиновник, решивших, должно быть, что проигнорировавший их расспросы чужеземец не понимает эллинскую речь.

Выбравшись из толпы, приезжий, постукивая посохом по каменной вымостке и пошатываясь из стороны в сторону, будто под ногами у него всё ещё была корабельная палуба, неспешно направился в сторону расположенных напротив центрального причала портовых ворот. За ним по пятам следовал с сундуком его крепкий босоногий раб в серой груботканой тунике до колен, с узким кольцом вокруг шеи из тёмной, давно не чищеной меди, на котором едва просматривались имена раба и его хозяина. Скоро они завернули за угол одного из тянувшихся справа вдоль набережной длинных амбаров, прошли мимо гостеприимно открытых в любое время дня и ночи постоялых дворов, расположенных друг напротив друга через неширокую улицу (над входом в один из них был нарисован алой краской Гермес с крылышками на ногах и красовался броский призыв: "Ешь и пей во славу Гермеса"; вывеска на другом, расписанная полинялой жёлтой краской, завлекала посетителей роскошными формами нагой красавицы, требуя "веселиться во славу Афродиты"), и оказались около прорезанного в серо-жёлтой стене впритык к широкой квадратной башне входа в город.

Шагах в десяти от проёма ворот, слева у дороги, из восьмигранного известнякового постамента торчала герма - узкий четырёхгранный столб высотой по плечо рослому человеку, увенчанный головой Гермеса в традиционном крылатом шлеме и с высеченным на передней грани огромным, почти достающим до головы фаллосом. По другую сторону дороги на небольшом, огороженном низенькой каменной оградкой пятачке, на цилиндричном пьедестале в пояс высотой, обвитом вверху и внизу мраморной цветочной гирляндой, стояла небольшая, изящная мраморная статуя Афродиты Навархиды, защищённая от солнца и дождя четырёхскатным, крытым золотистой черепицей навесом на тонких беломраморных столбиках. Богиня была изваяна в коротком, подпоясанном под обнажённой грудью хитоне, плотно облегающем спереди её стройный стан и крылато развевающемся сзади, словно под порывами солёного морского ветра. Ноги, руки, грудь, шея, лицо статуи были окрашены в нежные тона телесного цвета, волосы и ногти на руках и ногах - золотым, брови - чёрным, глаза - голубым, губы и соски грудей - розовым, одежда же осталась нераскрашеной - белой, как и её пьедестал, на котором богиня смотрелась очень эффектно. Перед пьедесталом находился квадратный, мраморный, украшенный тонкой резьбой жертвенник. Взгляды Афродиты и Гермеса были обращены в сторону гавани. У входа на священную территорию богини, на тонкой восьмигранной мраморной ножке высотой по пояс стояла широкая, покрытая резьбой мраморная чаша с чистой водой для омовения. На черепичном навесе, на пьедестале у ног богини, на каменных плитах вокруг жертвенника и на широком ограждении сидели, копошились и ворковали десятки белых, серых, сизых и пятнистых голубей. Несколько птиц Афродиты, усевшись на резной кромке чаши, пили воду, ещё парочка мирно устроилась на крылатом шлеме Гермеса через дорогу.

Отдав посох и шляпу рабу, путник в изумрудном паллие, у которого при взгляде на Навархиду защипало в глазах и защемило в горле, осторожно, чтобы не потревожить пивших воду голубей, омыл в священной чаше руки, окропил водой лицо, голову и одежду и направился к примостившимся под крепостной стеной слева от ворот (справа был широкий выступ башни) двум парусиновым палаткам.

В одной из них сидел трапезит, обменивавший чужеземные монеты на местные, в другой можно было приобрести подношения богам - покровителям путников - на любой вкус: терракотовые статуэтки богов и животных, треножники, чаши, кубки, миски, неразбавленное вино, мёд, молоко, лепёшки, зерно различных злаков, фрукты, овощи и тому подобное. Все отправлявшиеся в ближний ли, дальний ли путь из этой гавани, и все благополучно возвращавшиеся сюда из путешествия, непременно оставляли Гермесу и Навархиде свои благочестивые дары. Эпибат с "Кастора", обменяв понтийский золотой статер на херсонесское серебро и медь, выбрал кубок тёмно-красного вина и посыпанную солью ячменную лепёшку для Гермеса, красиво расписанное блюдце с мидиями и креветками, а также горсть пшеничного зерна для Афродиты Кораблевладычицы и её любимых птиц. С трудом отыскав место на жертвенниках среди даров, оставленных приехавшими и уехавшими в этот день до него, он рассыпал зерно вокруг босых ступней Афродиты и вполголоса возблагодарил богиню и её соседа за то, что благополучно довели его из дальних далей до ворот родного города.

Смуглый, обросший жёсткими чёрными волосами раб, примерно одного с ним возраста, бросив полный сожаления взгляд на доставшийся Гермесу кубок с вином, вновь взялся за сундук и двинулся вслед за закончившим священный обряд хозяином к узкому проёму ворот.

– Радуйся, путник! Добро пожаловать в наш славный Херсонес!
– услышал приезжий тонкий голос приветливо улыбающегося ему черноволосого, пучеглазого толстяка, сидевшего на низком табурете под стеной башни сразу за распахнутой воротной створкой.
– Позволь полюбопытствовать, кто ты, откуда и куда направляешься?