Приближаясь к берегам Египта и уже видя дым Фаросского маяка, мы попали в ужасный шторм. Несколько нескончаемых дней и ночей нас как щепку носило по бурному морю, пока, наконец, не прибило к пустынному ливийскому берегу. Вымотанная и обессиленная непрестанной многочасовой борьбой за спасение давшего течь корабля команда крепко заснула. Воспользовавшись удобным случаем, мне удалось выкрасть у келевста связку ключей и отомкнуть цепи вёсельных рабов. Через несколько минут корабль оказался в нашей власти, а римские моряки - прикованы к вёслам. Только римского навклера и моего хозяина мы отправили кормить рыб на морское дно с привязанным к ногам грузом. Теперь перед нами встал вопрос, что делать дальше. С одной стороны перед нами расстилался пустынный, безжизненный ливийский берег, с другой - необъятная морская равнина. Единственной нашей надеждой на спасение был наш сильно потрёпанный бурей корабль, в котором нужно было во что бы то ни стало заделать течи, откачать из трюма воду и снять с отмели. Все дружно взялись за дело, и, после напряжённых усилий, нам это удалось.

Среди освобождённых мною рабов оказалось несколько бывших пиратов. Расписав самыми яркими красками привольную пиратскую жизнь и пообещав, что через год-другой каждый из нас вернётся на родину богачом, они без труда подбили остальных заняться прибыльным пиратским ремеслом, взяв власть на корабле в свои руки. Меня, поскольку я лучше остальных знал географию и звёздное небо и был немного знаком с морским делом, они назначили кормчим. Дав нашему кораблю новое имя, после недолгих споров, мы поплыли вдоль побережья на восток. При встречах с другими кораблями и заходах в порт я выдавал себя за херсонесского навклера. Так поневоле началась моя служба у пиратов, промышлявших в восточной части Внутреннего моря.

Через три года я посчитал, что скопил достаточно богатств, и решил, что пора возвращаться домой в Херсонес. Меня и ещё пятерых человек, решивших расстаться с пиратским ремеслом, наш главарь сам доставил в тайное место на побережье, где пираты сбывали свою добычу доверенным навклерам. И тут выяснилось, что коварные пиратские вожаки никого из своих людей так просто не отпускали. По команде главаря его люди напали на нас, связали, отняли всю нашу немалую добычу, после чего пиратский главарь объявил нас "дезертирами" и продал в рабство родосскому работорговцу. Тот отвёз нас на остров Делос и выставил на продажу на знаменитом рынке живого товара. Там меня через пару дней купил римский навклер и приковал к скамье гребца на своей пентаконтере. В итоге мне, как и царю Эдипу, пришлось убедиться на собственной шкуре, что от назначенной тебе мойрами судьбы не уйдёшь, как ни пытайся: ведь дельфийский оракул предсказал мне три года жестоких мытарств, прежде чем в моей судьбе наступит счастливый поворот. А я-то думал, что моя служба у пиратов и была теми тремя годами мытарств! Оказалось же, что отсчёт начался в зловонном трюме римской галеры. Мне ничего не оставалось, как только терпеливо ждать обещанного пифией счастливого поворота колеса моей злосчастной судьбы. И вот, минувшей весной вместо умершего от непосильной работы раба к соседней скамье приковали нового несчастного, которым оказался не кто иной, как Пактий из Амиса.

– Вот так поворот!
– Невмений, слушавший рассказ Минния, как и все остальные, с превеликим интересом, как увлекательную сказку, даже присвистнул от удивления.

– Да-да, Невмений! Судьба и сама жизнь человека находятся всецело в руках богов: никто не знает, что его ждёт за ближайшим поворотом!
– подключился к разговору Пактий.
– Полагаю, прежде, чем Минний продолжит, я должен пояснить, как я оказался соседом Минния в трюме римской торговой галеры...

С началом этой навигации я повел свои корабли в Эгейское море, намереваясь посетить Пирей, Делос и Родос. Но в порту Абидоса, что на Геллеспонте, принадлежащем с недавних пор, как и весь Пергам, римской державе, один из моих вёсельных рабов вдруг заявил таможенному чиновнику, что он римский гражданин, якобы незаконно лишённый свободы на территории Понта. За такое преступление римский правитель Абидоса конфисковал мои корабли со всем содержимым, а моих моряков и меня, не слушая никаких оправданий, велел продать в рабство, причём для меня специально уготовил место вёсельного раба на римском корабле, чтобы я на своей шкуре прочувствовал всё то, что довелось испытать тому римлянину. Так я оказался случайным соседом Минния, с которым, конечно, до того ужасного для меня дня был незнаком, в трюме римской галеры.

– А вы знаете, - вмешался в разговор сын рыботорговца Аполлоний, - я слышал от отца, что жадные римские наместники подговаривают римских бедняков специально продаваться в рабство на эллинские корабли, чтобы иметь законный повод для их захвата, после чего эти лжерабы получают свою долю добычи. Так что нашим навклерам при заходе в принадлежащие римлянам порты надо быть очень осторожными.

– Очень может быть, что это так и есть на самом деле, - согласился Пактий. Сделав при всеобщем напряжённом ожидании пару неспешных глотков из кубка, он закончил свой рассказ.
– К счастью, моё рабство у римлян продлилось недолго. Месяца через два наша галера напоролась во время шторма на подводную скалу у берегов Киликии. Нам с Миннием очень повезло: скала, пропоровшая и отправившая на дно римский корабль, расщепила брус, к которому были примкнуты наши цепи. Почувствовав себя внезапно на свободе среди царившей вокруг паники и отчаянных криков гибнущих в стремительно затапливаемом трюме людей, мы выскользнули через пролом в море и вынырнули среди высоких водяных валов, гонимых штормовым ветром к видневшемуся в нескольких стадиях скалистому берегу. Мысленно моля всех морских богов и богинь смилостивиться и не отнимать у меня на этот раз жизнь, я вслед за моим напарником поплыл к спасительному берегу. Но, как я ни старался, Минний скоро оказался далеко впереди - плавает он гораздо лучше меня...

– О, да! Наш Минний с детства плавал как рыба, - подтвердил с улыбкой Невмений.
– В наших заплывах через Ктенунт он всегда был первым.

Ответив на похвалу старого друга благодарной улыбкой, Минний молчаливо уступил Пактию право завершить начатый им рассказ.

– Примерно на полпути к берегу я окончательно обессилел и выдохся и непременно пошёл бы ко дну, если б не Минний. Он к тому времени уже почти добрался до берега, но, услышав мои крики и мольбы о помощи, вернулся за мной. У его ноги на цепи болтался обломок скамьи, ухватившись за который, я смог передохнуть и отдышаться, а затем мы вместе доплыли до берега. Расклепав камнями наши цепи, мы, таясь от всех, больше месяца шли ночами через всю Киликию и Каппадокию на север, добывая пропитание воровством, ловлей рыбы и охотой на мелкую дичь, пока, наконец, не добрались до Понтийского царства. За этот месяц мы с Миннием сдружились, как родные братья. Не знаю, как он, но я бы точно не одолел в одиночку этот трудный и полный опасностей путь.

– В своём родном Амисе Пактий приютил меня в своём доме, одарил сверх всякой меры деньгами и всем необходимым и взялся сам доставить меня в мой родной Херсонес на одном из своих кораблей. И вот я здесь, - лаконично закончил повествование Минний.

Он удовлетворённо заметил, что его с Пактием рассказ явно произвёл впечатление на Невмения и его друзей. Через день-два эта история разлетится по всему Херсонесу, сделав Минния знаменитым.

Налив себе вина, он попросил Невмения рассказать, что важного и любопытного произошло в Херсонесе за эти десять лет, и, прежде всего, о судьбе их общих приятелей - товарищей по эфебии. Увы, но кое-кто из них успел за эти годы переселиться из своих херсонесских домов в тёмные склепы некрополя. Кое-что из того, что упустил в своём рассказе Невмений, подсказали его друзья.

Одним из значимых событий стала случившаяся пять лет назад смерть единственного сына первого херсонесского богача Формиона Стратона.

– Однажды утром его нашли в воде с разбитой головой у подножья Парфенона, - сообщил Невмений.
– Формион тогда, помутившись от горя, обвинил моего отца в убийстве своего сына, а мы не остались в долгу и распустили в ответ слухи, что Стратон пал жертвой преступной страсти Формиона к его невестке.

– Да, припоминаю, что уже вскоре после женитьбы Стратона на дочери Скилура над ним стали в открытую насмехаться, что его жена куда охотнее делит ложе со своим властным свёкром, нежели со слабаком мужем, - вспомнил Минний.