Шрифт:
Она улыбнулась Ленке и ухнула вниз.
С тяжестью камушка. С легкостью пёрышка.
Ветер завертел и перевернул Машку в воздухе. Дунул, слегка отодвигая от перегородок.
Ленка закричала.
Машка летела молча.
И упала в огромный контейнер грузовика с вилатермом.
В мягкие рулоны не самого плохого, в сущности, утеплителя.
Теперь она работает архитектором, замужем и сыну 15.
Он хочет поступать в Первый мед. На факультет биологической химии.
Он когда-нибудь придумает лекарство от рака.
Придумает.
Обязательно. Пусть даже не он. А его друг Антон. Или они вместе.
Это неважно.
Гроб
Сами знаете, как у нас работают почтовые отделения: «Вчера пришло письмо, из Тольятти, что Вася родился, а он, говорят, уж помер».
Бывает, специально отпросишься с работы часика на два пораньше, чтобы получить по извещению посылку, и стоишь там насмерть, с таким лицом, как будто государственную границу защищаешь, хотя тебя заранее из окошка предупредили, что они в восемь закрываются.
«Мы, говорят, уже через два часа закрываемся! Не вставайте!» – и все тут. Хочешь, стой, хочешь, поворачивай, а хочешь, молись, чтобы впереди тебя все только за конвертами стояли.
Главное же, чтобы, на твою беду, не принесли черти какую-нибудь с удостоверением (как будто тут все не инвалиды) или мамашу с коляской (как будто тут все стоят «просто так» без детей и колясок)… Позагорать пришли.
«Господи, помоги мне! Пусть, хотя бы вон та, толстая, стоит за конвертом! И тот, длинный с затылком, тоже. Прошу тебя, Господи, помоги!..»
«Помоги мне, а? Не этому! Не этой! А главное, Господи, не тому, вон там: посмотри на него, Господи, какой стоит!.. Ну и рожа, напрасно ты ее создал, прости ты меня, Господи! Это же даже не дельфин, а целый дельфинарий, с дипломатом… Пингвин! У него же такая трухомордия, что если ты ему поможешь, а не мне, то я даже не знаю…»
И каждый из очереди с верой и надеждой взывает к небесам, стараясь обратить на себя их благосклонное внимание. А гнев их обернуть против прочего человечества.
Пока из подсобного помещения не выйдет уборщица с ведром и веником и не прижмет тряпкой очередь к прилавку с открытками.
Думается, что если есть очередь в ад – да и почему бы ей не быть, ведь любая система подразумевает очередь, если попасть к окошку много желающих – то это очередь такая же, как в наше почтовое отделение…
На самом краю деревни Петелкино Тамбовской губернии, у подножия мусорной свалки, стоял вагон.
В вагоне жила Тамара Петровна Собакина, бывшая доярка бывшего молокозавода «Русь».
Тамара Петровна жила хорошо. Она не унывала. Она собирала летом грибы и ягоды на опушке железнодорожных путей, продавала на станции, а взамен покупала сахар и соль, варить и солить на зиму. Еще у нее за свалкой было картофельное поле и даже парник.
Когда-то был у Тамары Петровны даже хороший сруб (карельской березы), яблоневый сад и участок десяти соток, банька, коза и корова.
Был когда-то у Тамары Петровны и сын Сема.
Хорошо кушал. И учился тоже хорошо. На одни пятерки. Здоровый был мальчик (тьфу-тьфу-тьфу на него). Радость матери.
Но после армии Сема остался в городе, женился, а потом еще раз женился и стал в этом городе большим человеком.
Однажды Сема приехал навестить Тамару Петровну, с приятелем. Приятель был как-то не очень (он Тамаре Петровне не понравился): лысый, толстый, прожорливый, просто кабан (прости, Господи!), а не приятель, а бедный Семочка был только после развода, худенький такой мальчик, ребенок, что сердце матери разрывалось.
Говорил Сема, что платит теперь жене (она, конечно, оказалась порядочная стерва) алименты и жить ему совершенно не на что, а надо еще выплатить за квартиру и машину кредиты.
Сема кушал в тот раз тоже хорошо, а потом попросил Тамару Петровну продать дом с участком, иначе ему, мол, никак, иначе в следующий раз, говорит, мать увидит у этого порога его голодный труп.
Она подписала бумаги, и сын с этими бумагами и приятелем уехали обратно в город, дав Тамаре Петровне на сборы три дня времени.