– Ой, – сказала она восхищенно, – это ты?

Олег посмотрел на нее, на коня, снова на Барвинок.

– Нет, – объяснил он обстоятельно и терпеливо, – это лошадь.

Она отмахнулась.

– Я говорю, это ты сам выбрал такую?

– Не нравится?

– Что ты, просто чудо!

– Да, – согласился Олег, – я такой.

– Вообще-то, – уточнила она, – я говорила про лошадку, но и ты, ладно уж, тоже чудо. Хоть и не такое.

– Всякий человек, – изрек он невозмутимо, – чудо. И других чудес ему не надо.

Феофил помог оседлать лошадку для женщины, на Олега посматривал тревожно, наконец спросил шепотом:

– А что значит, что бабы снова начнут готовить… по-разному?

– То и значит, – ответил Олег.

– Ну что, что?

– Ты понял правильно, – ответил Олег.

Феофил пугливо огляделся по сторонам, спросил еще тише:

– Неужели…

Олег кивнул.

– Ты не дурак, все понял. Только почему боишься говорить вслух?

Феофил прошептал:

– Когда начинаешь думать, что раньше было лучше, голова болит просто жутко. И чем больше думаешь, тем болит сильнее. Иногда просто раскалывается! А как только решишь, что сейчас лучше, сразу перестает.

Олег спросил хмуро:

– Смертные случаи были?

Хозяин сразу потряс головой:

– Нет, боги миловали. Да сейчас уже все приловчились, никто особенно и не страдает.

Олег подошел ко второй лошади, а Барвинок, в ужасе, что начнет помогать ей влезать в седло, унижая тем самым мужским превосходством, что просто отвратительно хуже некуда, поспешно вставила ногу в стремя и с усилием взобралась наверх.

– Я только хотел подтянуть подпругу, – пробормотал Олег. – Ну да ладно, езжай. Только при сильной скачке седло съедет на брюхо. Хотя, думаю, тебе и там будет удобно.

Он вернулся к своему коню, она со злостью потыкала взглядом в широкую спину, мог бы и настоять на своем, она бы милостиво согласилась, в этом случае нет такого уж унижения и мужского превосходства, но рыжий чурбан с зелеными глазами не понимает тонкостей.

– Поехали, – сказал ей Олег, – пока народ спит.

Хозяин сказал живее:

– Может, все-таки позавтракаете?.. Хорошо-хорошо, я быстро вынесу харчей на дорогу!

Олег покачал головой, но Барвинок воскликнула:

– Спасибо, добрый человек! Мы не откажемся.

Олег что-то проворчал, но терпеливо ждал, высясь на огромном коне, как скала на горе, а она соскочила на землю, показывая ему, какая она легкая и грациозная в движениях, вбежала почти вприпрыжку за Феофилом в дом.

Потом, конечно, раз уж слезла, она сама затянула подпругу, чуть не порвала мышцы, так трудилась. Они были на окраине и проезжали мимо дома Кривого Корня, когда дверь распахнулась, он выбежал на крыльцо, бледный, взъерошенный и с покрасневшими от бессонницы глазами. Темные мешки под ними стали еще массивнее и отвисают на щеки..

Увидев Олега и его спутницу на конях, вскинул руки со стиснутыми кулаками, но посмотрел на волхва и уронил бессильно.

– Это ты… – донесся до них слабый голос, – ты все… сделал?

Олег промолчал, проезжая мимо, Барвинок спросила непонимающе:

– Что ты сделал?

Олег пожал плечами:

– Не знаю, о чем он.

Кривой Корень сбежал с крыльца и ринулся за ними, злой, несчастный и взъерошенный.

– Ты зачем это сделал?

Олег посмотрел недовольно, хотел пустить коня в галоп, но Барвинок ухватила за повод и придержала.

– Погоди, чего он хочет?

– Да какая разница…

– Ты невнимателен к людям!

– А это не ты зануда? – спросил Олег.

Кривой Корень добежал до них, уже запыхавшись, хотя всего ничего, ухватился за стремя Олегова коня. Волхв посмотрел хмуро сверху вниз, как на мелкое и гадкое животное, что может без предупреждения вонзить острые зубки в ногу.

– Ты зачем это сделал? – прокричал он снова.

Она не поняла, в чем он обвиняет волхва, но тот, к ее удивлению, отнекиваться не стал, грубо отпихнул его ногой.

– Умолкни, дурак, – произнес он брезгливо. – И лучше… сам убирайся отсюда. Пока остальные не поняли.

Он посмотрел строго на женщину, она невольно с непонятным испугом выпустила узду его коня. Волхв пустил его в сторону околицы, Кривой Корень побежал за ними следом, Барвинок видела его разинутый в беззвучном крике рот и блестящие слезы на щеках.

– Да что это с ним…

Волхв не ответил, а Кривой Корень прокричал, страдальчески кривя рот:

– Что ты наделал, что ты наделал!..