Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Стихотворения
вернуться

Шефнер Вадим Сергеевич
Шрифт:

Утренний ветер

Я развел на поляне костер, И на землю прилег, и смотрел, Как багровые крылья огня Трепетали над сонной травой. Но сгущалась июльская ночь, И неслышно костер догорал, И когда я уснул, то во сне Неожиданно встретил тебя. Ты, смеясь, мне сказала: «Вставай», Ты сказала: «Я снова с тобой», — И прохладные губы твои Ощутив на горячих губах, Я проснулся — и вижу: заря Сквозь зеленую чащу видна, И роса на траве, и кругом Тишина, даже птицы молчат. А твоих не осталось следов — Только горечи вкус на губах. Это утренний ветер подул И золу мне бросает в лицо.

Картина

В. А. Л.

В комиссионном магазине Висит картина на стене: Горят костры под небом синим, Котлы клокочут на огне, Костры струят прямое пламя, Сверкая искрами во мгле, А вдалеке, на заднем плане, Лежит повстанец на земле. Пускай он молодой и ловкий, Но кончены его пути: Ему пеньковые веревки Не разорвать и не уйти. Так он минуты ждет последней, Тоскою смертною томим, И с поднятой ногой передней Огромный слон застыл над ним. И молчаливые сипаи Зачем-то выстроились в ряд, И, тихо копоть осыпая, Костры смолистые горят. И я не смею отвернуться: Что, если отвернусь — и вдруг Глухие стены покачнутся И все изменится вокруг: Костров пошевельнется пламя, Замрут сипаи не дыша, И грузный слон на заднем плане Опустит ногу не спеша.

Древняя крепость

А. Гитовичу

Вдали звенят бубенчики коров, Поет пастух, а здесь безлюдно, дико. Густая зелень затянула ров, И на валу алеет земляника. Потрескавшийся камень темно-бур, Изъела ржа чугунные засовы, И, вылетев из черных амбразур, По вечерам тревожно кычут совы. Пусть крепость неприступною была, Но время двинулось само на приступ, И мост подгнил, и бастиона выступ Мечтательная зелень оплела. Где ядра тратил понапрасну враг, Где воины не ведали измены, Теперь полынь и огнецветный мак Без боя взяли рухнувшие стены. Ты скажешь: вот — вонзались башни ввысь, Чернели рвы, — а что осталось ныне? Не у камней бессмертию учись, А у цветов и у стеблей полыни.

Легенда о мертвых моряках Британии

На дне глубоком океана, Там, где безмолвствует вода, Не зная штормов и тумана, Лежат погибшие суда. Забыв и вымпелы, и флаги, Они лежат, погребены, Как бы в стеклянном саркофаге, Под синей толщей глубины. Без парусов, в заплатах пестрых, Там спят, от пристаней вдали, С резными девами на рострах Веков прошедших корабли. И рядом с ними, но сохранней, Лежат, как черная гора, Трансатлантических компаний Цельносварные стимера. И мы б там встретили — впервые В нелепой близости такой — Линкоров башни броневые И струги вольницы морской. И в той безжалостной могиле, На вечный мрак обречены, Твои, Британия, сыны Лежат. Живые их забыли. Вкруг мертвых шелест вод холодных, И дна уступчатый изгиб, И плавники глубоководных Флюоресцирующих рыб. Спокойно мертвым. Сны не снятся, И явь не манит — все равно Судам их с якоря не сняться, Их держит илистое дно. Спокойно мертвым. Ни страданья, Ни пенья птиц, ни желтых нив. Но раз в году, гласит преданье, Бывает праздник и для них. Негоциант встает, зевая, Считая прибыль и товар, И, паклей руки отирая, Встает, ругаясь, кочегар. Владельцы каперов отважных Встают — им надоело спать, — И прочность крючьев абордажных Интересует их опять. И, герметические люки Открыв, идут во тьму глубин Матросы мертвых субмарин, Во тьму протягивая руки. Стуча пустыми позвонками, Они бредут к лощине той, Где меж двумя материками Проложен кабель под водой. Завидев кабель, в тишине Они на дно плашмя ложатся, И каждый черепом прижаться К свинцовой хочет чешуе. И им становятся понятны Дела и помыслы живых — Депеш секретных код невнятный И цифры сводок биржевых. И сколько бушелей пшеницы, И что случилось в их стране, И чьи войска у чьей границы, И где готовятся к войне. И крепнут пусть иные страны, Но с каждым годом все ясней В свой праздник слышат капитаны Распад империи своей. И все: и шифр депеш невнятный, И цифры сводок биржевых, — Все мертвым в этот день понятно — И мертвым стыдно за живых.

Вокзалы

Среди окраинных кварталов Немолчный раздается гул, — Здесь город пряжками вокзалов Дороги дальние стянул. Здесь полночь лезет на огни, Здесь семафор горит, алея, Здесь на груди земли ремни Путей легли, как портупея. Здесь ветер развевает, груб, И рвет для чьей-то пущей муки На древках паровозных труб Хоругви черные разлуки. А мне не привыкать смотреть Индустриальные пейзажи, И легкие мои на треть Забиты угольною сажей. Но я люблю почти до слез, Любовью пристальной и старой, Огни, вращение колес И рев разгневанного пара.

Воин

Заплакала и встала у порога, А воин, сев на черного коня, Промолвил тихо: «Далека дорога, Но я вернусь. Не забывай меня». Минуя поражения и беды, Тропой войны судьба его вела, И шла война, и в день большой победы Его пронзила острая стрела. Средь боевых друзей — их вождь недавний — Он умирал, не веруя в беду, — И кто-то выбил на могильном камне Слова, произнесенные в бреду. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Чертополохом поросла могила, Забыты прежних воинов дела, И девушка сперва о нем забыла, Потом состарилась и умерла. Но, в сером камне выбитые, строго На склоне ослепительного дня Горят слова: «Пусть далека дорога, Но я вернусь. Не забывай меня».

Неправильный сонет

Меня не надо спрашивать об этом — Я расскажу когда-нибудь потом О девушке, что медлила с ответом, О времени печальном и простом. А ныне лишь неправильным сонетом Отвечу я на заданный вопрос: Поверь, любовь мужских не стоит слез — Есть посерьезней вещи в мире этом. Есть в этом мире высшие тревоги, Война и труд, и дальние дороги, — Им посвящен неправильный сонет. И пусть порою дым воспоминаний О давних встречах, о разлуке ранней Нам ест глаза, — но мы не плачем, нет!

1940

Надпись на портрете

Тебя снимал любитель неумелый, И снег мешал. Но знаю: это ты. Я различаю за метелью белой Знакомые и милые черты. Пускай к былому сожжены мосты — Той девочки лукавой и несмелой Мне не вернуть ценою жизни целой, — Но на портрете неизменна ты. Портрет не вечен. Четкости в нем нет уж, Настанет год — и не поможет ретушь Восстановить забытые черты. Но если есть любовь на этом свете, То я любил. И ты живешь в сонете, Где я сказал, что неизменна ты.