Недаром известный русский нумизмат И. Г. Спасский назвал фальсификацию «болезнью русского денежного обращения».

Этой болезни зачастую содействовали сами российские правители. Бот как описывает известный историк С. М. Соловьев денежные беззакония, предшествовавшие знаменитому «медному» бунту 1662 года. По решению царя Алексея Михайловича в 1655 году были выпущены в обращение медные монеты с нарицательной стоимостью серебряных. Два года все шло нормально. А в 1659 году медные деньги резко обесценились. Историк пишет: «Стали присматривать за денежными мастерами, серебряниками, котельниками и оловянщиками и увидели, что люди эти, жившие прежде небогато, при медных деньгах поставили себе дворы каменные и деревянные, платье себе и женам поделали по боярскому обычаю, в рядах всякие товары, сосуды серебряные и съестные припасы начали покупать дорогою ценою, не жалея денег. Причина такого быстрого обогащения объяснилась, когда у них стали вынимать воровские деньги и чеканы».

Снова последовали жестокости. Преступникам рубили головы, отсекали у них руки и прибивали у денежных дворов на стенах, а деньги и имущество преступников забирали в казну. Не помогло.

В 1663 году царь вынужден был отступить. Чеканку медных денег прекратили, всю наличность переплавили в металл. В 1664 году появился указ, который свидетельствует, что воля царя не была выполнена. Свои медные запасы людине сдавали в переплавку. В указе говорилось, что в Москве и разных городах появляются в обращении деньги «портучены» (натертые до серебряного блеска ртутью), а иные посеребренные или просто полуженные. Снова последовала волна жестоких казней. Всего за порчу монет в те годы было казнено более семи тысяч человек. Более чем пятнадцати тысячам отсекли руки, Ноги, наказали ссылкой, у многих отобрали имущество. Однако соблазн нажиться фальшивомонетничеством оставался большим. Свидетельство этому дело об «охульном серебре» иноземного купца Вахромея Миллера, который в 1676 году принес на Московский монетный двор серебро: целые или ломаные талеры.

По приказу царя серебро начали плавить, чтобы перечеканить в русские монеты. Когда часть серебра расплавили, то выяснилось, что талеры содержат очень плохой металл с большим количеством примеси олова, меди, свинца и т. д. Работать с таким серебром было нельзя. Обычно при переплавке выгорали примеси олова и меди. На этот раз угар был слишком велик. «Вахромеевские ефимки против любских (т. е. любекских) плоше», — доносили монетчики. Однако Миллер утверждал, что его серебро хорошее. Дело дошло до боярской думы. Царь указал, а бояре приговорили охульное миллеровское серебро переплавить и, если будет слишком большой угар, то недостаток серебра взыскать с иностранных купцов хорошими ефимками. На сей раз серебро плавили в присутствии заинтересованных лиц: Вахромея Миллера и его товарищей, некоторых других купцов, мастеров-монетчиков и серебряных дел мастеров. На 20 фунтов миллеровского серебра, взятого для пробы, пришелся очень большой угар немногим меньше 2 фунтов, т. е. почти 10 %. Серебро забраковали.

Снова настойчивый Вахромей и его компаньоны били челом государю, и снова царь отдал приказ плавить «охульное миллеровское серебро». Из этого ничего не вышло: рвалось переплавленное серебро, не чеканилось, оно ломалось. Чем кончилось это дело, не известно. Известно лишь одно, что народ к фальсификации монет относился как к официальному злу. Единственный номинал — крошечная серебряная копейка низкого качества — доставляла большие неудобства. Крупные платежи приходилось пересчитывать по нескольку дней, а для меньших операций злополучная копейка была крупноватой. Мелкие торговцы начинали резать копейки пополам или натрое. В критические дни для денежного обращения появлялись денежные суррогаты, например, клейменные кусочки кожи. Их окрестили «кожаными жеребьями».

Средние века уходили в небылое, наступало новое время.

Молодой царь Петр I начал денежную реформу. Серебряные, чеканенные из проволоки русские копейки еще ходили некоторое время. Царь Петр ненавидел их не меньше, чем боярские бороды, и называл их «старыми вшами». Однако избавиться от них удалось лишь в 1718 году.

Сбылась петровская мечта — все копейки стали медными. Однако другой мечте — вывести всех фальшивомонетчиков — не суждено было сбыться. «Денежные воры» остались.

В феврале 1744 года известный уральский заводчик Акинфий Демидов (1678–1745 гг.) преподнес императрице Елизавете Петровне серебряный слиток весом 11 килограммов. Слиток выплавили на алтайских заводах Демидова из местных медных руд. Демидов прекрасно знал, что добыча благородных металлов частным владельцам запрещена, поэтому он попросил государыню направить на Колыванскне рудники толкового чиновника для оценки на серебро эксплуатируемых им месторождений. Свои алтайские заводы, на которых появилась возможность выплавлять вместе с медью и серебро, Акинфий предложил передать в ведение «высочайшего кабинета».

Такой «верноподданнейший» поступок, сулящий огромную прибыль государственной казне, поначалу привел императрицу в неописуемый восторг, который вскоре сменился великим гневом. Вслед за Акинфием в Петербург прибыл штейгер Колыванского завода Филипп Трегер, подавший «извет» о том, что, дескать, Демидов ведет тайную добычу серебра и золота. Находясь в Колывани с 1740 года, Трегер, превосходный специалист по серебряным рудам, естественно, знал об этом. После окончания трехлетнего договора, собираясь уезжать в столицу, он неосторожно проговорился мастеровым, что донесет о незаконной добыче. Верные приказчики сразу дали знать хозяину в Невьянск. Вот тогда Демидов решился на хитрый ход. Захватив с собой мастера но плавке серебра Иоганна Юнгганса, он поспешил сам доложить императрице о якобы впервые выплавленном на Алтае серебре. Правда, он умолчал о том, что попутно получал золото, и что выплавка благородных металлов производилась им тайно не первый год. И даже самому себе Демидов боялся признаться, что в подземной части Невьянской башни был оборудован тайный монетный двор, где чеканились серебряные рубли.

Хитроумный ход не удался. Разоблачение Трегера вызвало сильное неудовольствие императрицы. Только заступничество благодетелей в лице барона И. А. Черкасова и других влиятельных придворных спасло именитого заводчика от суровых последствий «извета».

В Колывань для проверки «заявки» срочно послали бригадира Бейера. В январе 1745 года он приступил к плавке медно-серебряной руды, заранее заготовленной демидовскими приказчиками. Менее чем за год бригадир закончил порученное дело и в декабре возвратился в Петербург. Бейер доставил почти 45 пудов серебра, содержавшего по пробам около 12 фунтов золота.