— С ней плохо не обращаются, — сказал Саузерленд. — Всё, что я могу сказать вам на этот счёт. Они не обращаются с ней плохо физически...

— Что спровоцировало арест?

— Не знаю... всё, я полагаю.

— Её визит к человеку Шпанглера в Мадриде?

— Вполне возможно.

— Деньги, взятые у Крамера?

— И это тоже.

— Сомма? Сомма особенно?

Саузерленд дал знак официанту, чтобы тот принёс ещё стакан.

— Послушайте, это не мой спектакль. На деле, я сам только что услышал об аресте, и, честно говоря, я питаю такое же отвращение к происходящему, как и вы. Вам, может быть, будет тяжело поверить, но...

Грей отмахнулся от него. Это был их первый настоящий разговор со времени возвращения Грея из Мадрида. Вторник, лондонский бар на набережной, этот последний поворот в истории Маргареты.

— Вы должны постараться понять ситуацию, — продолжал Саузерленд. — Она именно такая женщина, которую публика хочет видеть в роли германской шпионки. Она слишком красива, это бросается в глаза. Она проводит в постели с различными мужчинами уйму времени.

Она снимает с себя одежду при публике и получает за это кучу денег. Она показывает язык обществу и называет себя артисткой. Такого рода поведение было приемлемо до войны, но не теперь. Люди сейчас слишком серьёзны...

— И каковы же обвинения?

Грея не интересовали своекорыстные толкования Саузерленда.

Саузерленд пожал плечами:

— Затонувшие корабли, отравленные колодцы... действительно, всё иллюзорно. Фактически нас страшно поколотили на Сомме, командование выглядит компанией неловких дураков. Им нужна была голова, чтобы насадить на пику.

— Чья идея — послать её к фон Калле?

— Ладу.

— А кто связал её с Крамером?

— Данбар.

— Тогда, если всё с самого начала было подтасовано, какого чёрта вы вообще отправили меня с ней в Испанию?

— Потому что я оказался чертовски глуп. — И, вновь помахав официанту: — Видите ли, вначале я и вправду считал это законным расследованием. Данбар, однако, имел другое мнение, Ладу — своё собственное. Хотя для обоих целью была она.

— А сейчас?

— Сейчас, кажется, они умудрились скоординировать свои планы, и я боюсь, мы с вами ничего не сможем поделать...

Они оплатили счёт и пошли пройтись.

— Но, как бы то ни было, — сказал Саузерленд, — я полагаю, улики покуда только косвенные. У них есть лишь сведения, что она брала деньги не у тех банкиров и что она встречалась с фон Калле. У них нет ничего конкретного, насколько я могу судить...

— А какая разница?

— Думаю, разница есть. Кроме того, следует убедить ещё и судью.

— Когда её будут судить?

— Точно не знаю. Через два или три месяца, возможно, через четыре.

— Тогда у нас ещё есть время.

— Время для чего?

— Конечно, чтобы доказать, что она невиновна.

Они подошли к витрине с декоративными куклами, фарфоровыми и деревянными. У одной не хватало руки, другая потеряла стеклянные глаза.

— Честно говоря, Ники, дело вышло из-под контроля. Я даже думаю, что вам не удастся увидеть её...

— Я хочу не увидеться с ней, Мартин. Я хочу доказать её невиновность.

— Что ж, боюсь, вы не в том положении, чтобы это удалось.

— Нет? Какого рода досье имеется на неё у Данбара? Его досье на Мату Хари. Какое оно?

— Объёмистое.

— Где он его хранит?

Саузерленд покачал головой.

— Где он держит досье, Мартин?

— В своём кабинете... и под замком.

— Ключ у вас есть?

— Нет.

— Можете достать?

Саузерленд смотрел сочувственным взглядом, так смотрят на раненого или умирающего.

— Ники, я говорю вам правду. Тут никто ничего не сможет сделать.

— Как мы можем знать это, прежде чем увидим досье Данбара? Как мы можем что-нибудь знать до того, как увидим досье и определим, какого рода дело он состряпал?

— Ники, пожалуйста...

— Вы мне задолжали, Мартин. Задолжали мне за то, что произошло в Берлине.

— Ники, ради Бога.

— И если не считать всего остального, я задолжал ей за то, что она вытащила меня из Берлина. Из той проклятой тюрьмы...

И за большее. Много большее. За то, что есть Маргарета...

Всё есть в досье Данбара, сказал он себе. Каждый миф, который впоследствии обернётся ей приговором, каждая сплетня, которую она никогда не переживёт: её «предательская» связь со Шпанглером, её «измена» при Сомме и под Верденом, её роль в поражении на Ипре [51] , её запутанная «аморальная» жизнь в качестве «шпионки» — всё методически собрано в досье.

— Чарльз совершенно сошёл с ума. Я никогда по-настоящему этого не понимал, — сказал Грей.