И через две секунды после этого повар выскочил из кухни с пистолетом в руках. Морда у повара была красная, он наставил пистолет на Кочевника, палец на спуске, и заревел:

— Пристрелю, сволочь! Я тебя…

Пистолет выстрелил.

Кочевник только успел вздрогнуть, когда пуля просвистела мимо левого уха и вслед за бутылкой кетчупа вылетела на улицу. Повар смотрел на пистолет с ужасом, как на плюющуюся кобру. Кочевник пошатнулся в сторону, уперся в стену кабинки, в которой раньше сидел, и увидел, что повар опять наводит на него пистолет.

— Ни с места! — крикнул повар, но тут чашка кофе, брошенная Кочевником, взлетела в воздух, повар вскинул руку, чтобы закрыться, и пистолет выстрелил снова — то ли случайно, то ли намеренно.

Пуля пробила круглую дырочку в красном виниле кабины. Кочевник увидел, как ствол ищет его. В отчаянии или в безумии он схватил со стола еще что-то, метнул, и кусок целебного кварца ударил повара в ключицу, заставил отшатнуться и упасть спиной на раненый корабль.

Кочевник бросился вперед, на повара, опустив голову и ссутулив плечи для столкновения. Он сам был собственной пулей.

Но не успел добраться до цели, как официантка с пола ухватила его за ноги, он споткнулся, однако инерция была такова, что повар не успел поднять пистолет, и Кочевник влетел в него с такой силой, что они чуть не провалились через «Арго» в Древнюю Грецию или хотя бы в кухню. Схватка пошла лицом к лицу, повар пытался наставить пистолет на противника, Кочевник пытался прижать его руку. И тут Кочевник ударил его головой, и повар разжал пальцы — пистолет оказался у Кочевника.

— Беги! — крикнул повар и — истинно храбрая душа — попытался оттолкнуть Кочевника, чтобы официантка успела выбраться. Она бросилась бежать, тогда повар выпустил футболку Кочевника и тоже пустился наутек.

Кочевник оказался в «Аргонавте» один, с тремя кровавыми полосками на лице и с пистолетом в руке.

Слышались приближающиеся сирены.

Огонь в душе Кочевника угасал, но угли еще тлели. Положив пистолет на стол, он прислушался к сиренам. Тоже музыка своего рода. Ариэль как-то могла бы эту ситуацию использовать. Записать так, чтобы ты почувствовал досаду, и боль, и грусть, как будто сам ее проживаешь. Потому что, если честно и откровенно, она умеет писать песни куда лучше Кочевника.

На улице за разбитым окном замигали красные и синие огни. Сколько машин там точно, непонятно, но похоже было, будто у копов тут съезд. Кто-то там орал — кажется, это был голос той стервы-официантки, набравший столько децибел, что перепонки рвались.

Он очень, очень плохо себя вел.

— Бог ты мой, — сказал он, хотя не верил в Бога, но к кому еще взывать, когда дерьмо хлынуло на вентилятор?

С улицы заговорил ревун:

— Эй там, в здании! Бросайте оружие в окно, руки на голову и выходите на улицу! Обойдемся без жертв.

Кочевник уставился на поврежденную стену, на разбитую фреску, и тень его танцевала в мире красных и синих вертящихся огней. Бедняга облажавшийся Язон, подумал он. Стоит себе у мачты, направляет корабль, ни разу в жизни с места не сдвинувшийся. Верит, будто куда-то плывет на самом деле, приближается к Золотому руну.

По-хорошему надо бы пристрелить этого Язона с аргонавтами, чтобы не мучились.

Громкоговоритель повторил свое обращение, но на этот раз последнюю фразу не сказал.

Кочевник схватил ближайший стул и стал сбивать фреску, разрушая стену. Когда стул развалился на части, он взял другой и продолжал пробивать дыры в идиотской мечте Язона. Второй стул сломался, Кочевник взял третий, и это была тяжелая работа, очень тяжелая, но он был настроен закончить начатое, он не из тех, что сбегают от трудностей, никогда сын Дина и Мишель Чарльз не сделал бы такого, и он еще работал изо всех сил, когда в окно влетели две гранаты в форме торпед, и он даже не повернулся, ему плевать было, потому что он был занят освобождением Язона, и газ закрутился вокруг него лиловыми змеями, и кожу начало жечь, глаза невольно закрылись, потому что их захлестнуло жидким огнем, и он продолжал качаться в темноте, потому что только это умел делать.

Он стоял на коленях среди разбитых стульев, когда они вошли, вошли как из другого мира. Как идиотское соединение людей-лягушек с борцами в масках из комикса «Из неведомых стран».

Ему завели руки за спину, защелкнули белые пластмассовые путы на запястьях и лодыжках и потащили прочь, словно вчерашний мусор.

Не так уж плохо было. В мотелях бывали условия похуже даже за деньги. Но этот ярко-оранжевый костюм — это уже смешно. Эта хрень сама по себе светится и еще пульсирует под веками, когда закрываешь глаза. И крупными черными буквами слово «ТЮРЬМА» тоже не прикольно.