— Он всегда делает одинаково.

— Да, но… понимаете… я тут брал ее у вас раньше, и было слишком много масла…

— Он всегда делает одинаково, — повторила она, на этот раз с мрачной воинственностью, от которой у Кочевника губы сжались в нить. Он посмотрел на женщину колючим взглядом.

— Доверять надо своему повару. — Он попытался улыбнуться, но не получилось. — Он сделает как надо, если его попросить. Вы просто ему поверьте.

Она на несколько секунд замолкла, раскрыв рот. Лицо ее превратилось в маску без выражения, глаза — как два тусклых угля.

— Попрошу у него, — сказала она сдавленным голосом. — Но я знаю, что делаю. Я вам говорю, что делает он их всегда одинаково.

— Вот и хорошо, спасибо, — ответил Кочевник.

— Ноль проблем, — сказала она, поворачиваясь уходить, и он ощутил, что волосы у него на затылке зашевелились, как от горячего дуновения.

«Божежтымой, — подумал Кочевник, когда она ушла. — Шиматта, [24] какая зараза!» Оставалось только надеяться, что она не плюнет ему в кофе, когда будет его нести. Сердце застучало чуть сильнее. Наверное, можно об этом песню написать. И даже балладу. Ага. И назвать «Баллада о картошке по-гречески».

Строфа первая:

Ну, что-то вроде этого.

Вот она опять, несет кофе. И старается не смотреть в глаза. Чашка со стуком встала на стол, кофе слегка выплеснулся. Но официантка повернулась и пошла снова на кухню, и Кочевник подумал:

Конечно, из размера выбился, зато смысл есть.

Он съест, что ему принесут, вызовет такси и уедет. Вот так просто.

Кочевник еще раз посмотрел на кусок кварца. В нем есть, во что верить, подумал Кочевник.

Он верил когда-то, что до чего-то дойдет в этой работе. Верил, что когда-нибудь уплатит все свои долги. Он найдет Ту Самую песню, с Той Самой мелодией. Естественно, с Той Самой группой. Он думал — верил, желал, как хочешь назови, — что «The Five» и есть Та Самая группа. Что в ней соединились таланты, личности и желания, насколько такое возможно в одной группе. Совершенны ли они все? Нет. Совершенна ли «The Five» как группа? Вот уж нет. Но они очень, очень старались…

Он вспомнил слова Феликса Гого, и в них была горькая правда: «Талант — дело двадцать пятое по сравнению с честолюбием, а оно по важности начисто уступает личности».

И надо добавить еще два необходимых ингредиента: связи и везение. Но даже когда соединишь это все, что-то может свихнуться с пути и загубить все.

Он представил себе, как раздваивается, делится между Кочевником и Джоном Чарльзом. В его воображении Джон Чарльз отделился от Кочевника и сел напротив.

— Жуть до чего хреновое дело, — сказал Джон Чарльз. — Ты знаешь, о чем я.

«Знаю», — мысленно сказал Кочевник своему воображаемому соседу.

Он говорил о новой музыке, которую остинская группа «Ezra’s Jawbone» закончила писать в феврале. Кочевник дружил с певцом и клавишником группы, которые писали все ее песни. Они закончили проект с названием «Дастин Дэй», дали ему послушать тестовый диск и отослали пакет на фирму «Эм-Ти-Би-Эф рекордз», с которой был контракт. «Дастин Дэй» — это была рок-опера про молодого человека, который вдруг просыпается в гостиничном номере в незнакомом городе и понятия не имеет, кто он и откуда. Музыка развивается, и возникает идея, что Дастин Дэй, получивший имя от стертого отпечатка сигнатуры на лежащем в номере блокноте, может быть Вторым Пришествием, может быть Диаволом во плоти, и он сам не знает, кто он, но кто-то оттуда — может быть, и не один кто-то — пытается его убить прежде, чем он выполнит то, что должен выполнить, а он не знает, будет это в результате служить Добру или Злу. Или он просто сбежавший псих? Кочевник не религиозен, но концепцию «свет против тьмы» понимает. Она есть во всех хороших ужастиках.

— Музыка потрясающая, — сказал Джон Чарльз, и Кочевнику пришлось согласиться.

Пятнадцать песен, две из которых приближались почти к семиминутной отметке, а одна еще длиннее десяти минут, просто сносили крышу. Они цепляли, уходили в неведомое, аранжировка и вокал как с цепи сорвались, и посреди песни менялись тональность и темп, что вообще не может быть допустимо, но для Кочевника это звучало как самая свежая, самая живая музыка, которую он в своей жизни слышал. А еще была последняя песня, так и называвшаяся «Последняя песня», от которой Кочевник ночами не спал, мысленно прокручивая ее снова и снова и думая, что это будет огромный прорыв для «Ezra’s Jawbone».

— Ты знаешь, что было дальше, — напомнил ему Джон Чарльз.

«Суки в костюмах», — ответил ему Кочевник.

Ошалевший от изумления его друг, ведущий певец, рассказывал, что первое впечатление от «Дастин Дэй» на «Эм-Ти-Би-Эф» было — отсутствие синглов. Что некоторые мотивы — блин, они их «мотивами» звали! — слишком длинные, такие длинные мотивы слушать не будут. Извините, конечно, но это один из самых непонятных, худших наборов мотивов, который они когда-либо слышали. Что «Ezra’s Jawbone» двумя предыдущими выпусками уже создала себе репутацию группы стиля хард-рок/кантри-фанк, и то, что они сейчас делают, в имидж не ложится. Ну что за смысл в том, что люди сидят и разговаривают, или ловят призраков, или хрен еще знает, что они делают и зачем тут шатаются. А потом — вопрос насчет религии. Нет, уж кто-кто, а мы все точки зрения и все мнения уважаем, но это же совсем другое, куда нас тут тянут. «Эм-Ти-Би-Эф» не является христианским брендом. Вы видели наш последний хит-лист ай-тюнсов? Ни одной религиозной мелодии. Ни одной. Nada. Здесь вы по зыбучему песку ходите. Ваша аудитория хочет развлечений, а не проповеди. Наш бизнес — развлекательный. Так что мы должны сказать, и притом мы в этом единодушны, что «Дастин Дэй» просто не подлежит выпуску. А теперь, прояснив этот вопрос… Мы могли бы вас сцепить с зарекомендовавшей себя в смысле продукции группой, которую имеем в виду, и она поможет вам переделать эту запись, но вы должны им позволить делать то, что должно быть сделано, потому что Богдан Анастасио и Дзи Чао требуют полной власти.