Антология поэзии русского зарубежья (1920-1990). (Первая и вторая волна). В четырех книгах. Книга первая
вернуться

Браиловский Александр Яковлевич
Шрифт:

«Твердя, что мы, прожив наш век…»

Твердя, что мы, прожив наш век, Уничтожаемся бесследно, — Ты, горделивый человек, Беднее гусеницы бедной. Червяк пред смертью вьет кокон Как ложе сна, и грезит жадно, Что, пресмыкающийся, он Проснется бабочкой нарядной.

В замке

Букеты роз цветут на пяльцах, А за окном гудит метель; И песнь прохожий менестрель Поет о рыцарях-скитальцах. Все в замке спит… Трещит камин… Иголка медлит в тонких пальцах… А в сердце — странник-паладин.

«В угаре жизни год за годом…»

В угаре жизни год за годом Я брал, бросал и вновь искал, И, осушая свой бокал, Пил горький опыт мимоходом. Я — мудр, но ноша тяжела, И никну я, как лишним медом Отягощенная пчела.

«В ночи, прислушиваясь к звуку…»

В ночи, прислушиваясь к звуку Грозы, идущей стороной, Я нашу изживал разлуку: Ни ты, ни я тому виной, Что страсть, остыв, ушла навеки. И все же, глядя в душный мрак, Я ждал, чтоб мне он подал некий Понятный сердцу вещий знак. И было. Молния сверкнула, Как росчерк властного пера, И в книге жизни зачеркнула Все то, что умерло вчера.

«Загадка все одна и та ж…»

Загадка все одна и та ж: Игрушка ль мы судьбы случайной; Иль жизни смысл окутан тайной, Как сфинкс, песков безмолвный страж; Иль красота и радость мира Нам только снится, как мираж В пустынях синего эфира?

«Рукой бесстрастной кости мечет…»

Рукой бесстрастной кости мечет Судьба, бессменный банкомет; Несчастье — нечет, счастье — чет, Сегодня — чет, а завтра — нечет… Играй! Не бойся — прост расчет: Ведь жизнь твой проигрыш залечит, А смерть и выигрыш возьмет.

На переломе

В душе ни ропота, ни горьких сожалений… Мы в жизни знали все. Мечтавшийся давно Расцвет искусств — был наш; при нас претворено Прозрение наук — в триумф осуществлений. Мы пили творчества, любви, труда и лени Изысканную смесь, как тонкое вино; И насладились мы, последнее звено В цепи взлелеянных веками поколений. Нахлынул мир иной. С ним — новый человек. Под бурным натиском наш утонченный век В недвижной Красоте отходит в область мифов. А мы, пред новизной не опуская век, Глядим на пришлецов, как некогда на скифов С надменной жалостью глядел античный грек.

Свеча

Благой со строгими глазами Темнеет Спас: благая Русь. Я вновь в былом… Опять молюсь Я пред родными образами, Молитвы детские шепча… О чем же крупными слезами Так плачет белая свеча?

Вьюга

Всю ночь мело. Бил ветер ставней И жутко плакал у окна… И, одинокая, без сна Душа томилась болью давней, Молясь все ярче, все страстней, Чтоб эта вьюга замела в ней И самый след минувших дней.

«Камин пригас. Пушась, как иней…»

Камин пригас. Пушась, как иней, Зола повила головни. Чуть дым клубится струйкой синей. А за окном лежит пустыней Чужой нам мир. И мы одни. Простой, но близкий на чужбине Напев, все тот же искони, Ведет сверчок. В простой кручине Мы, как в обрядном строгом чине, Былые воскрешаем дни. И в созерцательном помине До боли милы нам они: Друг, дай мне руку!.. А в камине, Зардев, как алый блеск в рубине, Мерцают угольев огни.

«Всем жизнь моя была богата…»

Всем жизнь моя была богата: Любовью, песней и вином, — Так пусть же вечер за окном! Полны живого аромата Былые сны, и их красу С собой, под грустный блеск заката, Я в сон последний унесу.

Амари

Кровь на снегу (Стихи о декабристах)

Николай I

Как медленно течет по жилам кровь, Как холодно-неторопливо. Не высекала искр в душе твоей любовь: Ты как кремень, и нет огнива! Как вяло тянутся холодной прозой дни: Ни слов, ни мук, ни слез, ни страсти. Душа полна одним, знакомым искони, Холодным сладострастьем власти. Повсюду в зеркалах красивое лицо И стан величественно стройный. Упругой воли узкое кольцо Смиряет нервов трепет беспокойный. Но все ж порою сон медлительный души Прорежет их внезапный скрежет, Как будто мышь грызет, скребет в ночной тиши Иль кто-то по стеклу визгливо режет.